Интервью,взятое французским журналистом Рене Бакманном у одного из наемников, было впервые опубликовано в "Нувель обсерватер" от 3 июля 1978 г. Перевод из воениздатовского сборника 1983 г. "Грязная работа ЦРУ в Африке".

От Конго до Йемена, от Биафры до Бенина, от Анголы до Коморских островов они всегда были неотъемлемой частью всех тайных войн и грязных операций. Наемные головорезы, «крестоносцы» Запада, они оправдывают свое прозвище — «псы войны». К счастью, они гораздо чаще оказываются без работы, чем бывают в бою, потому что и в бизнесе уничтожения существует своеобразная конкуренция и бывают периоды, когда спрос падает. Завтра они могут вновь оказаться в Катанге, которая теперь называется Шабой. Сегодня пятьдесят из них свергли на Коморских островах тот самый режим, установить который они помогли три года назад. Более того, один из наемников-ветеранов, Боб Денар, участвовавший в боевых действиях в Катанге и Йемене, под именем полковника Саида Мустафы Маджу стал членом политико-военного директората, правящего страной. Еще вчера шестьдесят завербованных Бобом Денаром в Париже и Лионе головорезов сражались в Родезии бок о бок с солдатами Яна Смита против партизан-националистов. Они нанялись за 6000 франков в месяц. В начале июня все они возвратились во Францию, потому что им платили не более 2000 франков. Французское подразделение в родезийской армии было расформировано. Большая часть наемников, входивших в это подразделение, сейчас находится в Париже и ищет новых контрактов. Один из них — мы будем называть его X. — рассказывает в приведенном ниже интервью кое-что о своих похождениях в Родезии и разоблачает характер войны, ведущейся защитниками одного из последних бастионов белых в Африке против партизан-националистов.
Б. Расскажите для начала, почему вы согласились дать это интервью. X. Потому что там, в Родезии, происходили вещи, которые мне не по нутру. Быть наемником — это профессия. Быть полицейским — другая. А убивать мирных жителей — третья. Что касается меня, я верю, когда мне дают слово. Но парни Боба Денара не держат своего слова. Им наплевать на нас. Нам действительно приходилось чуть ли не платить из своего кармана. Я не прощаю таких вещей.
Б. Значит, поэтому вы и возвратились во Францию? X. Да. Хотя, впрочем, это не совсем точно. Когда приходится сидеть в засадах и бить прикладом в лицо людей, которые являются такими же мятежниками, как ты сам, то через некоторое время поневоле начинаешь задумываться. В глубине души я был, пожалуй, скорее на стороне этих людей, чем на стороне белых родезийцев.
Б. Значит, для вас с этим покончено? X. С Родезией и Денаром — да. А с войной — нет. Тут дело иное. Я просто не умею ничего другого. А кроме того, в Париже, если говорить откровенно, ничего не происходит. Конечно, я могу найти какую-нибудь случайную работу за 2500 или 3000 франков, но меня это не интересует. Я не хочу заниматься нудными делами в двадцать шесть лет. Поэтому, если кто-нибудь предложит мне новое дело, я безусловно соглашусь. Ведь всегда что-нибудь готовится, а мы знаем друг друга и быстро узнаем, где идет заварушка.
Б. Как вас завербовали в Родезию? X. Я служил в армии и как раз закончил четвертый год службы в парашютном полку 11-й дивизии легкой пехоты. Это был 6-й парашютный полк морской пехоты. Мне не хотелось проходить курсы, чтобы стать унтер-офицером. Я не люблю учиться на курсах и сдавать экзамены. И я не хотел быть всю жизнь простым солдатом или унтер-офицером. Поэтому я расстался с армией и перебивался случайными заработками. Я работал в частных компаниях, занимающихся обеспечением безопасности. Работал в качестве телохранителя в политических партиях, находящихся у власти. Знаете, после службы в парашютных частях сразу же попадаешь по рекомендации некоторых офицеров к старым друзьям, к ветеранам. Мы все оказываемся в конечном счете в одних и тех же местах. Несколько моих друзей, уволившихся из армии примерно в то же время, что и я, были телохранителями Жискара в 1974 году (во время президентских выборов). Меня завербовали в ноябре 1977 года. Я искал работу и говорил об этом всем. Тогда со мной и связался один парень, как и я, бывший парашютист. Он работал на Боба Денара. Он сказал мне, что кое-что наклевывается и что мне надо встретиться с заместителем Денара, Роже Б., ветераном Иностранного легиона, воевавшим в Индокитае. В то время Роже Б. работал в компании, специализировавшейся на зарубежном бизнесе; ее контора находилась на улице Башомон во втором округе Парижа. Он назначил встречу в ресторанчике около Бастилии, хозяином которого был корсиканец по имени Ксавье, также из парашютистов, воевавших в Индокитае. Я пришел, Роже Б. сказал мне: «Мы подрядились сделать кое-что в Индийском океане, но вербовка уже закончена. Тебе не повезло, потому что там было по 10 тыс. франков на брата и постоянная работа. Но, если хочешь, я подыщу тебе что-нибудь. Во всяком случае это будет хорошая тренировка для дальнейшего». Он дал мне номер телефона и имя: Мишель Д. Я связался с Мишелем Д. Тот прямо и откровенно рассказал о характере работы, о деньгах говорил меньше. Раньше он был наемником в Анголе, воевал за УНИТА. Он сказал, что работа заключается в службе во французском подразделении родезийской армии. Оклад должен был составлять от 800 до 1000 родезийских долларов в месяц в зависимости от семейного положения (примерно 5600—7000 франков в месяц). Каждому сразу же начисляют три года выслуги независимо от звания, которое ты имел во французской армии. Кроме того, предполагалось, что будет денежная надбавка за участие в боевых операциях. В действительности же — я это одна из причин того, что дело обернулось плохо, — мы получали не более 245 родезийских долларов в месяц (примерно 1700 франков), и даже эта сумма выплачивалась нам в неконвертируемых родезийских долларах. А работа наша заключалась в следующем: «очень агрессивные» операции на восточном фронте, вдоль границы с Мозамбиком, иногда даже с проникновением на мозамбикскую территорию. Предполагалось, что из нас составят французский батальон, но людей никогда не набиралось и на роту, потому что было нас около шестидесяти.
Б. И каждый в этом батальоне был завербован таким же образом, как и вы? X. Нет, не совсем так. Часть была завербована с помо-щью объявлений в газетах. В октябре 1977 года «Франс су-ар» опубликовала объявление о «перспективной работе за границей»; приглашались кандидаты «не моложе 22 лет, предпочтительно из бывших унтер-офицеров». В объявлении указывался номер телефона. Это был телефон группы владельцев крупного комплекса жилых домов в пятнадцатом округе Парижа, близ Версальских ворот. В действительности же, позвонив по этому номеру, вы попадали на начальника охраны этого комплекса. Это был Мишель Д., участник войны в Анголе. В Лионе репортеры «Пуэн дю жур» провели расследование после того, как в «Прогре» 17 ноября появилось подобное объявление. Они дознались, какие предложения делал вербовщик, и это заставило срочно перенести деятельность всей сети в Швейцарию. Между прочим, я тоже уезжал через Швейцарию. Наконец, была третья группа, осуществлявшая вербовку через ассоциацию парашютистов-ветеранов. Это ассоциация, которая организует торжественный обед в день святого Михаила — покровителя парашютистов и помогает ветеранам поддерживать связи между собой. В здании ассоциации есть кафетерий, где можно поесть, поговорить о прошлом и услышать последние новости. В ассоциации есть картотека членов, в которой роются, когда какой-нибудь «друг» ищет парней, не боящихся пальбы, для избирательных кампаний или штрейкбрехерства.
Б. Вам нужны были визы или паспорта? X. Все шло очень гладко. Мишель Д. получил визы для нас в посольстве ЮАР через сутки. Он был знаком с одним из сотрудников посольства, поэтому все делалось быстро. Я доехал до Цюриха поездом, а оттуда мы вылетели на самолете южноафриканской авиакомпании. Билеты, купленные для нас Мишелем Д. в Швейцарии, были оформлены таким образом, что мы не могли перепродать их или получить обратно деньги. Так мы попали в Йоханнесбург, а оттуда полетели в Солсбери. В аэропорту нас ждали военные машины. Они принадлежали 1-му полку легкой пехоты. Нас отвезли на полковую базу в Крэмборне, расположенную между аэропортом и городом. Это была огромная база, отделенная от дороги полосой деревьев, скрывавших здания. Я помню наш приезд туда, как будто это было вчера. На воротах, рядом с забором, была большая полковая эмблемма: голова носорога; немного дальше стоял китайский тяжелый пулемет, захваченный у партизан и тщательно выкрашенный в черный цвет. Центральная аллея — широкая и безупречно чистая. Справа от нее находились полицейский участок, гауптвахта, места для стоянки грузовиков и танков; слева — различные жилые здания и бассейн. Все содержалось в идеальном порядке . Далее было расположено огромное учебное поле. За ним высились казармы для коммандос 1-го полка легкой пехоты, в каждой казарме размещалась одна группа. Все проезды были обсажены деревьями. В лагере имелись большие футбольные поля, стрельбища, учебные городки с макетами фюзеляжей вертолетов, на которых нас учили, как надо выпрыгивать при высадке. Штыковому бою нас обучали на чучелах. Казармы для французов располагались в дальнем углу лагеря. Они были самыми грязными. В каждой казарме — пятнадцать коек, никаких противомоскитных сеток и минимум удобств. Некоторые из нас вывесили французские флаги. На следующий день нам выдали обмундирование: два комплекта маскировочных костюмов, теплую длинную куртку, снаряжение, магазины с патронами, три пары сапог, спортивный костюм, нижнее белье, свитер, куртку на теплой подкладке, две пилотки. Никаких стальных шлемов. Их нам выдали позже. Они выглядели точно так же, как французские, но я не обнаружил на них никаких маркировок. Еще нам выдали по справочнику — своего рода наставление по ориентированию в буше, по бельгийскому автомату FAC, а также краску и приказали в целях маскировки нанести зеленые полосы на автоматах и сапогах из брезента с совершенно плоскими резиновыми подошвами. Мы должны были маскироваться. Нам выдали и по берету — это были зеленые береты, похожие на береты родезийских солдат, но под родезийской эмблемой прятался небольшой ромб с полосками цветов французского флага — красной, белой и синей. Затем мы очень быстро прошли медицинский осмотр и в течение двух-трех дней бегали трусцой или играли в спортивные игры, чтобы войти в форму.
Б. Ваши офицеры также были французами? X. Да. Или вроде того... Те, кто прибыл в первой партии, за несколько месяцев до нас, называли себя офицерами, даже если в действительности имели тот же чин, что и я. Таким образом, за офицеров у нас были парни, которые иногда не умели даже читать карту, а настоящие офицеры и унтер-офицеры служили рядовыми  солдатами.  Наше подразделение состояло из наемников-ветеранов. Большая часть наших командиров, по крайней мере человек двенадцать, воевали в Анголе; другие участвовали в провалившемся вторжении в Бенин вместе с Бобом Денаром. В Родезии служили многие из тех, кто был в Бенине. Заправляли делами в подразделении майор Лавиола и майор Лассомсьон. Лавиола — бывший унтер-офицер из 2-го парашютного полка Иностранного легиона. У него куча друзей в Национальном фронте (крайне правая партия во Франции). Когда он приезжает в Париж, то часто останавливается у писателя, который иногда пишет для «Минют» (французское крайне правое издание), а живет неподалеку от площади Этуаль. Майор Лассомсьон — бывший унтер-офицер 11-й «ударной» (части, выполняющей грязную работу по заданиям СДЕСЕ). Он был наемником в нескольких африканских странах. До приезда в Родезию служил в охране президента Габона Бонго. Были еще майор Бесси, также воевавший в Анголе (теоретически он отвечал за организацию офицерской школы), лейтенант Боннерик, ответственный за административные вопросы, капитан Туми, выходец из Вест-Индии и старый друг Денара, воевавший в Конго и участвовавший в первом перевороте на Коморских островах. Он был заместителем командира французского подразделения и первым чернокожим офицером в родезийской армии. Кроме того, были лейтенант Фурнье и сержант Линар.
Б. А рядовые? X. Всяких было понемногу. Некоторые оказались там потому, что во Франции их искали за грабежи. Другие, вроде меня, попали туда просто потому, что не умели ничего, кроме как прыгать с парашютом и выполнять приказы, и им это нравилось. Были, наконец, и такие, кто будто совершал «крестовый» поход. Там было много активистов Национального фронта; некоторые из них побывали до этого в Ливане, где сражались бок о бок с фалангистами. Все они рвались в Родезию убивать коммунистов и чернокожих. Средний возраст сравнительно молодой, около 25 лет. Некоторые прежде были парашютистами или членами Иностранного легиона. Большая же часть подразделения состояла из парней, не имевших никакого военного опыта. Кое-кто работал до этого в лионском агентстве безопасности. Они носили майки с эмблемой этого агентства, где помощником директора был отставной комиссар полиции Жавийи. Вообще на этой базе по крайней мере 60 процентов солдат были иностранцами. Португальцы из Анголы и Мозамбика, новозеландцы, австралийцы, англичане, а также американцы, воевавшие во Вьетнаме. Американцы были не особенно довольны. Они привыкли воевать в лучших условиях, с постоянным прикрытием с воздуха и с гораздо лучшим материально-техническим обеспечением, чем в родезийской армии. Много было южноафриканцев. Я узнал, что южноафриканцы могли отбыть срок военной службы, сражаясь в Родезии. Но их ае свели в одно подразделение, а разбросали по разным. Только французы были объединены в отдельное формирование с собственным командованием. Мы пробыли на базе в Крэмборне пару дней, когда в лагерь с передовой базы возвратилась большая группа французских солдат. Они пришли в лагерь в основном для того, чтобы разобраться с выплатой денег. А позже мы выехали из лагеря вместе с ними. Перед отъездом нас выстроили в колонну по четыре, и мы выслушали краткую речь майора Лавиолы: «Хотя сейчас вы служите в родезийской армии, вы французы и в боях, ведущихся здесь против международного коммунизма, представляете Францию. Вы здесь не из-за денег...» Итак далее в том же духе. В конце речи он сказал: «Сейчас мы выезжаем. Будет нелегко, сами увидите. Придется стиснуть зубы и держаться. А теперь — по машинам!» Для нас были поданы грузовики «мерседес» родезийской армии. Эти грузовики показались оскорблением для наемников с опытом, потому что только наше подразделение не имело «крокодилов».
Б. Крокодилов? X. «Крокодил» — это противоминная машина, изобретенная родезийцами. Угроза подорваться на минах преследовала нас постоянно. Очень много машин действительно подрывалось. Мы без конца слышали разговоры об этом. Поэтому родезийцы изобрели и начали выпускать специальную машину. У нее приподнятая рама грузовика «мерседес», защищенная снизу двумя бронеплитами, расположенными в виде буквы V. Это снижает эффект взрыва и направляет осколки в сторону от грузовика. Борта прикрыты бронеплитами, не пробиваемыми автоматными пулями. Хотя и несовершенная, но достаточно надежная машина. У французов были только обычные грузовики «мерседес». На полу кузова в них укладывали двумя рядами мешки с песком. Чтобы нас не выбросило из машины при взрыве, мы привязывались ремнями к расположенной посередине скамье, на которой и сидели, спина к спине, человек по пятнадцать в машине. Мы ехали часа четыре или, может быть, пять в северо-восточном направлении. Мы рассматривали окрестности и фотографировали все, что привлекало внимание, — почти как туристы. В Мтоко, где находилась наша оперативная база, нас разместили в еще худших казармах, чем в Крэмборне,— это были бараки из листового железа. Кроме нас там дислоцировались родезийские резервные подразделения, которые постоянно прибывали и убывали. Смена подразделений в этом секторе происходила очень быстро. Кормили нас очень плохо. В Крэмборне почти все повара были португальцы, и готовили они неважно, но в Мтоко... Там поваром числился французский унтер-офицер, ни на что не способный. Говорят, сейчас он на острове Реюньон, открыл закусочную... Два или три дня мы занимались боевой подготовкой — стреляли из автоматов FAL и пулеметов MAG. Затем отправились на задание. Нас разбили на отделения, каждому отделению выделили сектор. Это происходило в непосредственной близости от границы с Мозамбиком. Местность была очень гористая. Нами командовал капрал. Мы двигались без какой-либо определенной цели, просто выполняя приказы командира. Но инструкции перед выходом на задание давались очень четкие: всегда держи автомат наготове, бери с собой столько патронов, сколько можешь нести, имей при себе гранаты без всяких маркировок, но с наружной насечкой — такой, которая запрещена Женевской конвенцией. Ну, и мины «клеймор».
Б. Что это за мины? X. Это противопехотные осколочные мины. Каждая содержит семьсот крохотных стальных шариков, разлетающихся в секторе шириной в 60 градусов, когда она взрывается. Они обычно убивают на расстоянии до 25 ярдов, а ранить могут на расстоянии до 75 ярдов. Эти мины весят немного, их легко транспортировать, они очень удобны в обращении, и, кроме того, их можно соединять между собой. Мы устанавливали их практически всюду, а брать могли столько, сколько хотели. Во время первой вылазки мы оставались в буше четыре дня. Нам повезло, потому что мы имели с собой продовольствия как раз на четыре дня. Я говорю, что нам повезло, потому что очень часто подразделения, выходившие на задание на четыре дня, оставались вне базы по шесть и более дней, так как родезийское командование не давало приказа на возвращение, а только оно обладало такими полномочиями. Мы обязаны были постоянно слушать сообщения по военной радиосети, чтобы знать, что происходит вокруг и как проходят другие операции в секторе. Большинство радистов в нашем подразделении были мавританцы, поэтому они говорили на двух языках — английском и французском. Эти рутинные действия продолжались довольно долго: никаких настоящих засад, никаких перестрелок. Иногда мы выполняли полицейские функции. Получив информацию от специальной службы — армейской разведки, мы окружали какую-нибудь деревню. Затем сгоняли женщин и детей в одну сторону, мужчин — в другую. Потом начинали обыскивать все хижины. Часто находили листовки освободительных движений: на одной стороне текст был на английском, на другой — на языке шона или матабеле. Иногда даже попадались мелкие мозамбикские деньги. Тех, в чьих хижинах находили что-либо, рассматривали как потенциальных террористов или их сообщников и арестовывали. Мне не особенно нравились эти операции. Воевать — это одно дело, а избивать бедняг прикладами или силой разгонять их — совсем другое. Подозреваемых в терроризме передавали специальной службе, и там их заставляли говорить, используя все методы — пытки электричеством, поджаривание ног на огне и тому подобное. Вы можете это себе представить...
Б. Вы помните первую перестрелку, в которой участвовали? X. Это было в конце нашего первого срока пребывания в буше. В принципе мы должны были проводить шесть недель в буше и две недели в Солсбери. Кажется, это произошло на пятой неделе. Мы выехали из Мтоко на грузовиках, как обычно, и направились к границе с Мозамбиком. В одном месте, в горах, над дорогой возвышается двадцатиметровая скала. Командир, стоя в грузовике, сказал нам: «Смотрите в оба! Если на нас нападут, то только здесь». Наши парни, смеясь, показывали друг другу на скалы. Первая пулеметная очередь прошила грудь водителю. Он умер мгновенно. В командира не попали чудом. Грузовик остановился как раз посреди дороги. Были ранены восемь человек, сидевшие за спиной водителя, вдоль линии огня. Истекая кровью, они вопили и стонали. Началась паника. Каждый думал, где бы укрыться, а не о том, чтобы открыть ответный огонь. Второй грузовик, следовавший за нами метрах в ста, по приказу лейтенанта Фурнье остановился. По правилам эти парни должны были немедленно выскочить из грузовика, броситься на скалу и попытаться вступить в бой с террористами. Но они этого не сделали. Между тем террористы, укрывшиеся за скалой, продолжали обстреливать нас. К счастью,   они   плохо   устанавливали   предохранительные кольца на минах, которыми засыпали нас. Потом мы подобрали четыре мины с предохранительными кольцами в положении «невзрыв». Если бы не это, я сейчас не разговаривал бы с вами. Мы ждали приказов. Если бы у нас были опытные офицеры, то приказы звучали бы коротко и четко. Не думаю, что в этом случае наши парни прятались бы. Когда нападавшие расстреляли все патроны, они начали выходить из боя. Подбежали солдаты со второго грузовика и двинулись в направлении позиции противника. Они не стали преследовать нападавших, потому что боялись попасть во вторую засаду или наткнуться на мины, поставленные противником. Мы обнаружили большое количество гильз калибра 7,62 мм и дисковые магазины на 150 патронов. На всех стояли китайские маркировки. Почти все трофейное оружие, захваченное на восточном фронте вдоль границы с Мозамбиком, было китайского происхождения. Позже я узнал, что такой способ нападения был обычной тактикой партизан. Устраивают засаду, расстреливают имеющиеся патроны и исчезают. В случае, о котором я рассказал, нас было по пятнадцать на каждую машину, а их около двадцати, но они были хорошо вооружены и занимали выгодную позицию. Они могли бы перестрелять нас, как куропаток. Однако они к этому не стремились. Они вообще не старались получить немедленные результаты во что бы то ни стало. Они предпочитают вести беспокоящие действия, а затем исчезают. Вопреки тому, что нам говорили, я считаю их боевой потенциал очень высоким. Гораздо выше, чем нам пытались вдолбить в головы. И я уверен, что он повышается. Чего они особенно боятся, так это вертолетов.
Б. Почему? X. Потому, что эти вертолеты — французские «Алуэт-III» — вооружены 12,7-мм и 7,62-мм пулеметами. В борьбе с партизанами они невероятно эффективны. Ну и потому, что на вертолетах привозят разведчиков-селу, которые умело выслеживают террористов, иногда берут их в плен или находят их тайные склады оружия. В нашем случае вертолеты прибыли через час, и им оставалось лишь эвакуировать раненых. Террористы имели возможность скрыться. Обычно вертолеты прибывают намного быстрее. Вдоль границы и повсюду в том районе есть небольшие площадки, на которых стоят по одному-два вертолета, готовых вылететь в считанные минуты. В принципе они могут достигнуть любой точки менее чем за час. 
Б. А почему так боятся разведчиков-селу? X. Они из подразделения специального назначения и проходят очень сложную подготовку. Изучают обычаи различных племен, их диалекты, поведение. Много времени уделяется овладению приемами рукопашного боя, способами выживания в безлюдной местности, тактикой борьбы с партизанами. Это смешанное подразделение, в нем есть и чернокожие и белые. Они умеют, например, наблюдая за женщинами, идущими по воду к ручью или роднику, определить, не скрывается ли в деревне кто-нибудь посторонний. Есть даже один разведчик-селу из французов, его зовут Жан-Мишель. Он пробыл в Родезии более четырех лет. На долю разведчиков-селу приходится большая часть захватов. Но о них мало что известно. Сами они ничего о себе не рассказывают. Мы даже не знаем, где размещаются их базы. Когда возникает потребность в них, их привозят на вертолетах «Алуэт» или на самолетах ДС-3. За все время пребывания в Мтоко я так и не узнал, где их база в этом районе.
Б. У вас не сложилось впечатление, что родезийская армия хорошо вооружена и хорошо обучена действиям против партизан? X. В этом нет и тени сомнения. Она оснащена легкой, но очень эффективной техникой. «Крокодилы», бронеавтомобили «Эланд» (французские бронеавтомобили «Панар», производящиеся в ЮАР), английская бронемашина «Феррет», вертолеты «Алуэт», самолеты поддержки «Чессна» (производящиеся в Реймсе во Франции), самолеты «Дакота» и «Канберра». Во время одной из операций я видел реактивные самолеты с треугольным крылом — я почти уверен, что это были французские самолеты «Мираж». Мне не удалось рассмотреть, какие на них опознавательные знаки — родезийские или южноафриканские. Во всяком случае, они поддерживали с воздуха родезийские войска. Армия вполне надежна и хорошо обучена. Но в Родезии в армию мобилизовали так много людей, что там вряд ли остались гражданские, кроме, пожалуй, иностранцев и стариков. Каждый родезиец либо участвует в боевых действиях, либо служит в резервных частях или полиции. Общий уровень подготовки весьма высок, и требования очень жесткие. Их парашютисты, например, в боевых условиях прыгают с высоты 150 метров. Во Франции мы прыгали с высоты 250—300 метров. Чтобы стать парашютистом, необходимо сдать экзамен по родезийским стандартам; документы, выданные во Франции, не принимаются во внимание. Более того, в отличие от нас они прыгают с оружием в руках в готовности открыть огонь; у нас же во Франции, когда мы прыгаем, автомат висит под тобой на длинном ремне, пока не коснешься земли. Но они понапрасну теряют много парней... Родезийская армия находится на чрезвычайном положения уже пять лет. Их ударные войска, скажем разведчики-селу, 1-й  полк  легкой пехоты или  CAG,  действуют   отлично.
Б. А какова роль САС? X. Специальная авиационная служба — очень своеобразная часть, которая используется сейчас почти исключительно для действий на территории Мозамбика. Как правило, солдат этой службы сбрасывают с самолетов ночью, с большой высоты, точно в указанную точку для выполнения диверсионных заданий. Позже их подбирают, например с помощью вертолетов. Высшее командование настолько ценит их, что однажды направило в Мозамбик самолет, чтобы вывезти диверсионную группу. Самолет приземлился на одной из дорог, а затем взлетел с нее. Летчик был американец, за этот вылет он получил орден. Солдаты САС проходят очень жесткий курс подготовки, после которого длительное время стажируются, принимая непосредственное участие в боях.
Б. А вы сами участвовали в рейдах в Мозамбик? X. Нет, однако планировалось, что наша группа будет участвовать в операциях такого рода. Те, кто прибыл в Родезию раньше нас, рассказывали, что участвовали в рейде на город Шимойо в Мозамбике. Они говорили нам, что открывали огонь по всему живому, что попадалось на глаза. А родезийские власти всегда утверждали, что эта операция была крупным поражением для террористов. Но кровавая расправа была учинена в первую очередь над гражданским населением: захваченного оружия не хватило бы даже на треть всех убитых и раненых там! С этой операции они возвратились пешим порядком через буш. Принесли с собой некоторое количество китайских автоматов и другого легкого оружия. Специальные родезийские подразделения были оставлены позади, чтобы прикрыть их отход и задержать мозамбиканцев.
Б. Говорят, что разведчики-селу иногда совершают жестокие террористические налеты на родезийской территории, которые затем приписываются партизанам? X. Верно. Мне действительно рассказывали об операциях, когда разведчики-селу, действуя под видом мозамбикских солдат или партизан, нападали на деревни и путешественников или убивали священников, что очень не нравится большинству местного населения. Родезийцы специализируются на этом. Они хорошо разбираются в психологической войне и считают, что одна из их задач состоит в дискредитации террористов среди населения. Они также считают, что интересы обороны родезийской территории дают им законные основания для нападений на Мозамбик, поскольку он помогает партизанам ЗАНУ.
Б. Что можно сказать о духе родезийской армии? X. Прежде всего, исключительная настороженность. Приказы просты: любые лица, обнаруженные в неположенном месте, должны быть немедленно «нейтрализованы». На мо-замбикской границе, у минного поля, ты обязан стрелять в любого, кого увидишь. И приказы выполняются пунктуально. Среди французов было несколько таких, кто к приказам добавлял и кое-что от себя. Например, на базе в Мтоко были пленные, которых мы заставляли работать вместо себя. Так, парни из Национального фронта, например, часто избивали пленных прикладами. Я даже помню случай, когда родезийский офицер потребовал от одного француза, чтобы тот немного успокоился.
Б. Что характерно для настроений людей, живущих в буше? X. Страх, как только появляются родезийские солдаты. Этот страх, по существу, постоянен. Не каждый, разумеется, полностью поддерживает партизан. Степень сочувствия, на которое могут рассчитывать партизаны, колеблется от племени к племени, а также в зависимости от позиции вождей. Но все без исключения боятся родезийских солдат. Знаете, родезийцы сгоняют все больше и больше людей, живущих в буше, в так называемые защищенные деревни. Это огромные лагеря, обнесенные колючей проволокой и охраняемые военными. По официальным заявлениям, подобная система используется для защиты сельских жителей. Но в действительности это делается, чтобы воспрепятствовать проникновению партизан и установлению контактов между ними и населением. Крестьяне могут выходить днем из этих лагерей, чтобы работать на своих полях, но обязаны возвратиться до наступления темноты. Их хижины обыскиваются часто, можно даже сказать, систематически. Повсюду рыщут полицейские и солдаты. И таких деревень появляется все больше и больше. В секторе, где я находился, их было пятнадцать. В каждой жило несколько сот человек.
Б. А каковы настроения белых родезийцев? X. Многие из них уезжают из страны. Особенно те, у кого есть немного денег. Другие готовятся продать свою шкуру подороже. Они вооружены до зубов. В Солсбери их можно увидеть на улице с кольтом у пояса и с американским карабином на плече. В автомашине они держат автомат на коленях. У них, казалось бы, железная воля, но я не думаю, что дела их так уж хороши. Нужно просто вспомнить, какой жизнью они живут. Страна находится на осадном положении. Чтобы выехать из Солсбери, необходимо ждать конвоя, идущего по расписанию. Обычно бывает два конвоя в день, их сопровождают бронированные «лендроверы» или вооруженные грузовики «лейланд». Все гражданское население вооружено. На крупных фермах есть охрана из бывших военнослужащих, которых вербуют в Родезии или в Европе. У каждого охранника в подчинении три-четыре африканца. Небольшие фермы, расположенные слишком далеко от городов, охраняют сами владельцы. Все они связаны по радио с дежурным центром, и фермеры имеют право закупать в больших количествах огнестрельное оружие и боеприпасы. И все-таки «зона отсутствия безопасности» очень обширна. Сельская местность становится небезопасной, стоит только отъехать от военной базы. Родезийцы не любят говорить об этом, но нападения террористов происходят и в двух милях от Солсбери. Когда я был там, несколько человек погибло во время нападения партизан в 25 милях от Солсбери. Говорят, если судить по захваченным тайным складам оружия, в окрестностях Солсбери действуют тысяч восемь террористов. В самом Солсбери обстановка тяжелая. Время от времени полиция окружает и полностью занимает какой-нибудь квартал в районе, где живут чернокожие — нам не рекомендовалось заходить туда, — после чего начинает обыскивать дом за домом. Часто находят оружие. Известно, что в сельской местности каждую группу террористов возглавляет политический комиссар, которому одному известно, где находится тайный склад оружия. В тайнике хранится не более шести-семи единиц оружия — во избежание «несчастных случаев». Я нередко слышал, что у чернокожих Родезии самый высокий уровень жизни во всей Африке. Это весьма сомнительно. Но я считаю, что немало из них согласились бы жить хуже, лишь бы с ними не обращались так плохо. Их постоянно называют «обезьянами»; чтобы оскорбить их, используется любой предлог. Если слуга недостаточно ловок, расторопен, он — «обезьяна». Каждую машину, управляемую чернокожим, останавливают и тщательно обыскивают, в то время как белые проезжают через полицейские заслоны, как будто их вовсе не существует. Отдельных туалетов и автобусов для белых и черных нет, но живут они полностью раздельно. Это самый настоящий апартеид в действии. Учитывая все, что я видел, и боевой настрой партизан, я считаю, что родезийцы получают то, что заслужили.
Б. Считаете ли вы эффективными минные поля между Родезией и Мозамбиком? X. Нет, мины там установлены очень редко. Родезийцы этими минными полями пытаются ограничить проникновение партизан из Мозамбика и в то же время воспрепятствовать бегству крестьян из Родезии. Считается, что 15 процентов покидающих страну возвращаются уже в качестве партизан.
Б. Верно ли, что в Родезии много португальцев из Анголы и Мозамбика? X. Да. В Родезии немало португальцев, особенно в армии. Но их очень не любят. К ним относятся чуть лучше, чем к чернокожим. Родезийцы не любят их прежде всего потому, что они потеряли свои колонии, а также потому, что они слишком тесно общались с африканцами и даже породили значительную группу населения — мулатов. В Родезии мулатов почти нет.
Б. А как относились к вам? X. Неплохо. В глазах родезийцев, мы добровольцы, прибывшие оказать им помощь в справедливом деле. Они не знали, что нам обещали и что мы в действительности получали. В военном отношении успехи французского подразделения вовсе не были фантастическими. Наши парни возмущались, что их обманули с выплатой денег. Многие заявляли об этом во всеуслышание. Были даже случаи, когда они угрожали применить оружие. Зачинщиков посадили на гауптвахту за неповиновение. Фактически, получая 245 родезийских долларов (1700 франков) в месяц, мы могли жить вполне прилично, потому что только две недели из шести проводили в Солсбери. Обычно все встречались в отеле «Элизабет», где хозяином был бельгиец по имени Франсуа, имевший жену-мулатку. Жизнь протекала в строгом порядке: буш, партизаны, бассейн, женщины, пища, снова буш. На это нам хватало наших 245 родезийских долларов, точнее, 255 с надбавкой за службу в подразделении специального назначения. У тех, кто хотел остаться, денежное содержание не облагалось налогом в течение первых двух лет. Но с нас взимали плату за пользование спальными помещениями, когда мы прибывали на отдых в Крэмборн, хотя мы не оставались там и минуты, побывав у казначея. Мы очень редко говорили на политические темы между собой или с родезийцами. Нас практически не информировали, как обстоят дела с попыткой сформировать правительство с участием умеренных африканских националистических движений.
Б. Не думали ли некоторые из вас поселиться в Родезии? X. Да, несколько человек говорили об этом. Некоторые даже вызвали жен и купили автомобили. В Родезии можно приобрести прекрасный «ягуар» старой модели. Все там стоит довольно дорого, и автомобили обычно продаются старых моделей, за исключением «мерседесов». Витрины магазинов забиты старыми вещами, как будто все, что попадает в Солсбери, устарело на три-четыре года. Это относится и к бытовым приборам, и к радиоприемникам, и к стереофоническим системам. Некоторые из нас подумывали о службе в УНИТА в Анголе. В отеле «Амбассадор» в Солсбери был человек от этой группировки. Другие хотели уехать в Южную Африку. Я даже сохранил адрес официального вербовщика южноафриканской армии: Йоханнесбург, Кэркби-стрит, Саут-Порт, 808, бригадный генерал В. Р. Йордан.
Б. Что вы собираетесь делать теперь? X. Говорят, что Мобуту вербует людей для Шабы. Но я слышал, он предлагает смехотворно низкую плату. Если он передумает, поеду туда. Слышал также, что есть работа в Индийском океане. Кажется, после событий на Коморских островах что-то готовится на Сейшелах.