Игорь Лещишин здоровается исключительно словами «Слава Украине!». Отвечая «Героям слава!», интересуюсь у него, считает ли он сам себя героем. Парень искренне удивляется моему вопросу.

— Герои — это те, кто сейчас воюет и погибает за родину, — говорит Игорь Лещишин. — А я всего лишь помогаю нашим ребятам получить предметы первой необходимости и еду. Не понимаю, почему мною восхищаются, снимают обо мне передачи, звонят со словами благодарности. Я — обычный человек, который хочет жить не только для себя.

*Сейчас Игорь ютится в бывшей летней кухне, но не ропщет на судьбу. «Нужно помогать нашим ребятам, которые воюют на востоке страны, — считает он, — а свой дом у меня еще будет» (фо­то автора)

Между тем отвага, жертвенность и сила духа этого паренька из Коломыйского района Ивано-Франковской области действительно поражают. Оставшись в раннем детстве сиротой (мама Игоря умерла, а отца лишили родительских прав), он познал все тяготы жизни в детском доме, побои, ночевки в собачьих будках и подвалах… Поворотным моментом для Лещишина стал киевский Майдан. Именно там, на Революции достоинства, Игорь впервые почувствовал, что он кому-то по-настоящему нужен.

«На Майдане мы почти не спали и тяжело трудились, но там я был по-настоящему счастлив»

— О своем детстве много рассказывать не хочу, — вздыхает Игорь. — Такой жизни и врагу не пожелаешь. Отец с матерью пили, дома постоянно были склоки, скандалы, драки… Когда отца лишили родительских прав, у мамы появился другой мужчина, и она родила моего младшего брата Ваню. Но заниматься детьми в нашей семье было некому. Нас отдали в детский дом. С семи лет и до пятого класса я воспитывался в Угорницкой школе-интернате в Ивано-Франковске, с пятого по девятый класс — в Перегинской спецшколе-интернате. Потом поступил в Коршево в ПТУ, полтора года отучился на повара-кондитера.

А в 2012 году меня отдали в Снятинский детский дом для сирот и инвалидов. Третью группу инвалидности мне дали как умственно отсталому, но я себя таким никогда не считал и не чувствовал. В Снятине я как сирота и инвалид должен был прожить всю свою жизнь. У меня мороз идет по коже, как подумаю об этом: худшего места на земле невозможно себе представить. Это настоящая тюрьма: детям не разрешают пользоваться мобильными телефонами, заставляют работать, как взрослых (я, например, сутками изготавливал веники, которые администрация потом продавала, не платя мне ни копейки за труды), кормили нас супом, в котором зачастую плавали дохлые мухи и блохи. За малейшую провинность жестоко наказывали — раздевали и лупили ремнем, пинали ногами, могли на несколько суток закрыть в подвале, где надо было спать на голом бетоне. Если спонсоры привозили в детдом сладости или новогодние подарки, их тут же отбирали — нам не доставалось ничего.

В Снятине я прожил год. А в конце ноября, когда «Беркут» избил студентов, сбежал на Майдан — без денег, документов, вещей. Знакомые ребята из ивано-франковской Самообороны ехали в Киев и согласились взять меня с собой. Я пробыл на Майдане до весны. Какие это были чудесные месяцы! Хоть мы почти не спали и тяжело трудились — таскали мешки на баррикады, варили еду, изготавливали «коктейли Молотова», — я был по-настоящему счастлив. Мы переживали и помогали друг другу, жили, как настоящая семья. В феврале на улице Грушевского я попал «под раздачу» — во время зачистки меня избили «беркутовцы», а потом за сопротивление им еще и забрали в райотдел. Могли посадить на большой срок, но, учитывая мой статус сироты и инвалидность, ограничили приговор домашним арестом. Но какой мог быть домашний арест, когда у меня и дома-то не было? Я вернулся в Ивано-Франковск и стал искать себе работу. Научился класть тротуарную плитку, подрабатывал на стройке. Правда, есть приходилось что попало, а спать — то в подвалах, то в собачьих будках, то на голой земле…

Полгода назад Игоря Лещишина приютила добрая женщина Анна Хома из Коршева Коломыйского района. Она пожалела сироту и согласилась выделить ему малюсенькое помещение, где когда-то была летняя кухня, а потом — хлев. Несмотря на крохотные размеры помещения (площадь там всего три квадратных метра) и настолько низкий потолок, что выпрямиться в полный рост парень внутри не мог, он был несказанно рад своему углу. Стены сарайчика обклеил обоями, купил кровать, матрас и постельное белье «в цветочек», обзавелся стулом, тумбочкой, посудой — и комнатушка стала немного уютней. Игорь по-прежнему подрабатывал на стройках, кроме того, снял в Ощадбанке пенсию, скопившуюся за все годы жизни в интернатах. Получилась солидная сумма — двадцать три тысячи гривен. Игорь не тратил эти деньги — копил на домик, пусть небольшой, лишь бы свой. Но когда началась война и бойцы батальона «Айдар», с которыми Лещишин сдружился еще на Майдане, ушли на фронт, он отдал им все свои сбережения до копейки.

— Мне не было жалко денег, — улыбается паренек. — Ну и что, что я пока останусь без дома? Деньги нужны для армии. Ребята там, на востоке, умирают за нас, за наше будущее. Я и сам пытался записаться добровольцем, но не взяли из-за инвалидности. Тогда решил стать волонтером. На свои деньги купил чая, кофе, блоки сигарет, берцы и отвез в Луганскую область. Потихоньку люди из соседних сел стали узнавать о моей волонтерской деятельности и передавать для «Айдара» деньги и вещи. Правда, поначалу относились ко мне с недоверием: требовали показать чеки за покупки, отчитаться, на что потратил деньги. А потом вроде бы успокоились — увидели, что я не ворую у ребят, а наоборот, отдаю им последнее.

Вместе с Игорем Лещишиным в зону АТО стали ездить его знакомые из Коломыи, Ивано-Франковска, Львова. Машины ни у кого из них не было, поэтому передачи — коробки с консервами и сумки с вещами они тащили вручную до поезда, ехали из Прикарпатья до Одессы, а уже оттуда — на восток Украины. В одну из таких поездок с волонтерами случилась беда.

«Самая жуткая пытка была моральная: ради устрашения нас водили на казнь и заставляли смотреть, как украинских солдат подрывают на минах»

— Это было в июле, — вспоминает Игорь. — Нас ехало шестеро. Без проблем добрались до Одессы, пересели на поезд до Луганска. Затащили в вагон все свои тюки, кульки, коробки и ящики. Отдышались, сели. Начали шутить, смеяться, чай пить. Настроение было отличное — мы радовались, что снова везем нашим солдатам много необходимых и классных вещей. Рядом с нами почему-то постоянно крутилась проводница и подозрительно поглядывала на нашу компанию. Ничего особо не расспрашивала, но по нашей украинской речи и паспортам, которые мы предъявляли на входе, и так было понятно, что мы — из Западной Украины, а огромный багаж свидетельствовал, что мы — волонтеры и едем на передовую с передачей. Перед самым Луганском женщина куда-то исчезла, но прибежал ее напарник, белый, как полотно. «Хлопцы! Проводница сдала вас боевикам. Быстрее что-то решайте, спасайтесь!» А как спасаться? Поезд мчит на полном ходу. Куда мы денемся? В общем, мы понимали, что нам — конец, и стали готовиться к смерти. На станции в вагон ворвалась группа чеченцев с автоматами. Потребовала документы. Увидев, что мы — из Западной Украины, у нас забрали все, что мы везли ребятам, отобрали наши деньги, паспорта, мобилки. Повалили всех на пол, начали бить ногами. После этого надели на голову мешки, бросили в машины и куда-то повезли.

Всех шестерых ребят из Прикарпатья держали в плену в разных местах, чтобы не давать им возможности общаться. Игоря бросили в темный сырой подвал, который, как позже ему удалось выяснить, находился на территории Луганского управления СБУ, захваченного боевиками.

— Вместе со мной в подвале закрыли еще шестерых сепаратистов, провинившихся перед «элэнэровцами», — объясняет Игорь. — Там был даже один бывший «беркутовец», который проговорился, что бил активистов на Майдане. Со своими «сокамерниками» я старался не общаться: несмотря на то что сами находились в плачевном состоянии, они постоянно издевались надо мной. Мол, чего ты, бандеровец, сюда приперся? Тебя на нашу землю не звали! Я не отвечал. На допросы меня водили трижды. Вопросы задавали одни и те же: из какого я батальона? Чьи задания выполняю? Зачем приехал в «ЛНР» — убивать? Пытались выяснить какие-то явки и пароли, которых я, конечно же, не знал. Между вопросами пытали, причем очень жестоко: могли раздвинуть ноги на максимальную ширину (почти посадить в шпагат) и заставляли стоять в таком положении целый час. Или завести руки за голову и заставить прыгать на одном месте. Часами, до изнеможения. Или подключали мои ноги проводками к какому-то аппарату, крутили на нем ручку, и я получал сильнейший разряд тока. Видите, выбили половину зубов, — Игорь показывает осколки на верхней челюсти. — Но самая жуткая пытка была моральная: ради устрашения нас водили на казнь и заставляли смотреть, как украинских солдат подрывают на минах и они разлетаются на куски…

Меня, как и других пленных, ежедневно гоняли на тяжелую физическую работу. Например, мы должны были с утра до вечера таскать неподъемные мешки с песком. Сил не было никаких. Вообще. Ведь за две недели плена нас подкормили лишь один раз. Принесли стаканчик гречневой каши и кусок хлеба. Муки голода под конец заключения стали просто невыносимыми. Пить тоже не давали. Жажду мы утоляли так: по очереди присасывались к отверстию в старой проржавевшей батарее и тянули из грязных труб вонючую гнилую воду. Пару глотков можно было набрать. А еще у нас на семь человек была пачка «Примы» без фильтра, которую нам тайком подбросил один из сепаратистов. Мы с «сокамерниками» честно разделили сигареты и растягивали удовольствие на целую неделю. Спали на голом бетоне, в страшной сырости и холоде. В туалет ходили здесь же, в углу комнаты, при всех. Я молился, просил у Бога помощи, каялся во всех своих грехах и готовился к смерти. На пятнадцатый день меня вывели из подвала и сказали, что нас, заключенных, обменивают на взятых в плен российских боевиков. Приказали молчать и снова надели на голову пакеты. Я до конца не верил, что спасен, пока не оказался у своих ребят-"айдаровцев" в поселке Счастье. Чувства свои в тот момент передать не смогу. Я благодарил Бога, плакал от счастья, обнимал пацанов. Из пяти волонтеров, которых чеченцы захватили вместе со мной в поезде, по обмену вернулись только трое: двоих львовян в плену убили.

«Пусть это звучит пафосно, но я мечтаю, чтобы мои дети жили в свободной и процветающей стране и гордились тем, что они украинцы»

После освобождения из плена Игорь Лещишин две недели провел в больнице. Больше всего проблем доставила ротовая полость: из-за выбитых зубов десны начали воспаляться и гноиться. Теперь, пока их полностью не вылечат, ставить керамические имплантаты в челюсть нельзя. Кстати, одна из частных клиник, узнав историю Игоря, согласилась восстановить парню зубы совершенно бесплатно. Вообще после всего пережитого земляки стали относиться к нему очень душевно: подарили сироте новую одежду, купили столовые приборы, поставили в его комнатушку обогреватель. А ивано-франковский центр социальных служб пообещал Игорю Лещишину и его 12-летнему брату Ивану, который до сих пор находится в школе-интернате, помочь с жильем.

— Мы добились, чтобы из городского и областного бюджетов выделили 95 тысяч гривен на покупку квартиры братьям Лещишиным, — прокомментировал ситуацию Богдан Савлюк, специалист центра социальных служб для семьи, детей и молодежи города Ивано-Франковска. — Правда, поскольку эти деньги контролируются казначейством, мы не можем их просто обналичить и отдать в руки Игорю. Сначала должен быть подписан договор купли-продажи конкретной недвижимости. Мы уже рассматривали много вариантов: на эту сумму можно приобрести дом с участком или четырехкомнатную квартиру, например, в Рогатинском районе, или же комнату в общежитии в самом Ивано-Франковске. До первого декабря Игорю нужно определиться, что именно он хочет, а мы в свою очередь поможем парню все оформить. Он заслуживает нормальных условий для жизни. Не только потому, что сирота и инвалид, а еще и потому, что проявил себя как настоящий патриот, готовый жертвовать собой ради других.

— После больницы мне стало легче, я поправился и вернулся к своей волонтерской деятельности, — говорит, прощаясь, Игорь. — Теперь снова вожу посылки для наших солдат в зону АТО. Страшно ли опять оказаться в плену? Да, безусловно. Но я переборол себя. Сейчас некогда бояться. Нашим ребятам очень тяжело — у них нет нормальной экипировки, старая обувь, ветхая форма, не хватает касок и бронежилетов. Это не говоря об очень скудном питании. Поэтому, пока идет война, я сделаю все, что в моих силах: буду собирать деньги, просить людей о помощи, правдами и неправдами постараюсь доставать хлопцам все необходимое и ездить на передовую. Пусть это звучит пафосно, но я мечтаю, чтобы мои будущие дети жили в свободной и процветающей стране и гордились тем, что они украинцы.