Боец АТО: "В медчасть я пришел в берцах и трусах — остальная одежда сгорела вместе с моей кожей"

Олегу Мудруку, который получил ожоги 50 процентов поверхности тела, врачи практически не давали шансов и готовили к ампутации правой руки. А он спустя четыре месяца вернулся из больницы целехонький и вскоре… женился

История спасения бойца 26-й артиллерийской бригады кажется невероятной. Житель Бердичева Житомирской области Олег Мудрук, получивший при минометном обстреле сильнейшие ожоги, почти сутки добирался к своим, превозмогая чудовищную боль. Парень и сам не знает, откуда только у него взялись силы.

«Чувствовал не просто боль — было ощущение одной сплошной раны»

— В АТО я ушел с первой волной мобилизации, — рассказывает 27-летний Олег Мудрук. — Был наводчиком самоходной установки 26-й бердичевской артиллерийской бригады. Воевал, как все, разное бывало. Но самой жуткой оказалась ночь на восьмое августа. Когда мы находились под Саур-могилой, начался мощный минометный обстрел. Помню, увидел ярко-зеленую вспышку, и наша машина загорелась. В самоходку попал снаряд. Два моих товарища погибли мгновенно, третьего изрешетило осколками и взрывной волной отбросило далеко в кусты. Четвертый каким-то чудом остался цел, а я загорелся. Одежда полыхала, но я ее не тушил, первым делом нужно было выбраться наружу. Снаряд попал прямо в башню, и люк заклинило.

Одежда продолжала гореть, клочья на рукавах болтались. Чтобы лоскутья не мешали открывать люк, я срывал их… вместе с кожей. Наконец, раскаленный от огня люк поддался, и я выпал наружу. Два оставшихся в живых однополчанина подбежали ко мне и, горящего, поволокли подальше от самоходки. Как только мы оказались на безопасном расстоянии, самоходка рванула. В машине было множество боеприпасов — взрываясь, они вспыхивали фейерверками и разлетались на большое расстояние. Если бы мы на тот момент находились вблизи самоходки, от нас не осталось бы даже пепла.

Наконец меня потушили. Я чувствовал не просто боль — было ощущение одной сплошной раны. Тело жгло до такой степени, что не хотелось жить. Но никакого, даже самого простого обезболивающего не было. Аптечка сгорела вместе с машиной.

*Врачи ожогового центра, куда доставили Олега Мудрука, сообщили родным, что попытаются спасти его, но добавили: «Надежд мало»

Из-за темноты бойцы не решились на ощупь искать своих, стали дожидаться утра.

— Одна мысль о плене наводила ужас, — продолжает Олег. — Уж лучше умереть от ожогов, чем от унижений. В начале шестого утра товарищи попытались взять меня под руки, чтобы идти вперед. Я сказал, что буду пробовать ступать сам, потому что их прикосновения причиняли мне дополнительные страдания.

Мы шли не по дороге, а в кустах, чтобы не нарваться на боевиков. Ветки безжалостно хлестали меня по голой спине, вернее, по тому, что от нее осталось. А еще докучали мухи, которых манила сожженная плоть. Мух было множество, я не мог их всех отогнать. Позже врачи будут не только накладывать мне новую кожу, но и чистить гной. Его было столько, что он буквально лился по ногам. Злейшему врагу не пожелаю гореть заживо. Если честно, даже не знаю, как все это вытерпел. Постоянно думал о маме, о том, что она не переживет известия о моей смерти. Ради нее я должен был превозмогать боль и идти вперед.

В это время мама Олега не находила себе места — от сына не было никакой весточки. К тому же в этот день у нее вдруг ни с того ни с сего утром порвалась серебряная цепочка, которую подарил сын. Мать пришла на работу сама не своя. Неужели военных опять повезли на внеплановые учения?

— Ведь я не знала, что сын воюет на Донбассе, — вздыхает 49-летняя Елена Мудрук. — Он ничего ни мне, ни отцу не говорил. Часто Олег звонил с разных номеров, объяснял, что телефон разряжен. Убеждал, что с ним все хорошо, он находится в центральной части страны. Просил, чтобы не тревожилась. На вопрос, почему звонит не со своего номера, отвечал, что иногда их отправляют на учения в поле, и тогда он не может зарядить телефон. Даже в отпуск приезжал и ни слова не проронил о том, что воюет.

Уже потом я узнала, что сын звонил мне, только когда утихали минометные обстрелы. Он не хотел, чтобы я услышала взрывы и обо всем догадалась. Когда спросила, для чего он это скрывал, Олег ответил: «Мама, разве это что-нибудь изменило бы? Ты бы только еще больше беспокоилась, волновался бы я, а на войне нужна холодная голова и трезвое мышление».

Но разговоры с мамой были потом, а сейчас Олег добирался к своим.

— Идти быстро не получалось, боль не отпускала, — продолжает Олег Мудрук. — От перенапряжения сердце вырывалось наружу. Оно не было покрыто кожей, и мне казалось, что оно действительно сейчас не удержится и выпадет на землю. Время от времени я просил товарищей немного постоять, перевести дыхание. Кроме того, очень хотелось пить. Наконец, в овражке мы заметили лужу и набросились на нее, словно увидели колодец с чистой водой. Вода была черной, с осадком, но мы радовались и этой. Утолив жажду, отправились дальше.

Издали приметили населенный пункт и взяли курс на него. Когда вошли в село, оно показалось совсем безлюдным. По дворам ходили гуси, куры, кошки, лаяли собаки, но людей видно не было. Бросались в глаза разграбленные дома, некоторые были полностью разрушены снарядами или сожжены.

«После слов врача: „За что этот парень перенес такие муки?“ я потерял сознание»

— Когда мы вышли за село, заметили на дороге гусеничные следы, — продолжает Олег Мудрук. — Однако, откуда и куда они вели, было трудно угадать. Недолго думая, пошли за ними. Как выяснилось позже, мы отправились прямо… в плен. К счастью, нас окликнула бабушка, которая вышла из какой-то хаты. Она сказала, что мы идем не в ту сторону, там, куда держим путь, ждут в засаде террористы. «А вы, сразу видно, не бандиты, — сделала вывод старушка. — Те ищут, чем поживиться, а вы в дома не заходите, значит, наши военные. В нескольких километрах отсюда блокпост, там вам помогут. Только идите быстрее, как бы бандиты вас не настигли». Она нас напоила, дала с собой бутылку воды, и мы пошли в сторону блокпоста.

Когда добрались к нему, в ужасе присели. Никого из живых здесь не осталось, только множество трупов наших ребят. Догорала БМП, значит, бой закончился совсем недавно. От увиденного слезы полились из глаз, но задерживаться мы не могли. Надеюсь, погибших удалось забрать и по-человечески похоронить…

Только мы собрались в путь, как услышали шорох. Нас заметил оставшийся в живых боец, охранявший этот разбитый блокпост. Он обнял нас и заплакал. У бойца оказалась при себе ампула с антибиотиком, он сделал мне укол, и мы пошли дальше все вместе.

Почти через сутки добрались к своим, в Амвросиевку. Когда санитары увидели меня, то обмерли. В медчасть я пришел в берцах и прожженных трусах — остальная одежда сгорела вместе… с моей кожей. Остатки синтетической балаклавы приклеились к голове, позже врачам пришлось сдирать их вместе с кожей. У меня фактически не было лица. Помню, после слов врача: «За что этот парень перенес такие муки?» я потерял сознание. Что было дальше, знаю только из рассказов моих товарищей.

Вертолетом раненого Олега Мудрука направили в Запорожскую область, а оттуда — в Днепропетровский ожоговый центр. Когда в больнице парень пришел в себя, попросил позвонить маме. Ни самостоятельно набрать номер, ни держать трубку он не мог. Все делали медсестры. Олег умолял их не рассказывать матери подробности того, что с ним произошло. За это он развлекал сестричек анекдотами.

— Когда пришел в себя, заметил, что я весь перемотанный, — вспоминает Олег. — Голова и один глаз тоже были в бинтах. Я спросил, что с моим глазом, почему он не открывается. Медсестра сказала, что врачи постараются его спасти. После этого уговорил ее набрать маму. Когда услышал мамин голос, попросил приехать. Сказал, что у меня ничего серьезного, просто очень сильно соскучился.

— Ехала к сыну, не догадываясь, насколько все серьезно, — признается Елена Мудрук. — Муж знал, что Олег сильно обгорел, но ничего мне не сказал. Оказывается, после того, как Олег перестал отвечать на звонки, муж созвонился с его однополчанами. Те сообщили, что наш сын находится в ожоговом центре. Мы стразу же отправились к нему. Супруг успокаивал меня, мол, с Олегом ничего страшного, обычная контузия, он уже идет на поправку…

Вся правда всплыла, когда я узнала, что сын находится в реанимации. Когда увидела сыночка всего в бинтах, у меня подкосились ноги. Хотелось выть, но я сдержалась. Врач строго-настрого запретил показывать волнение. Дрожащим голосом, еле сдерживаясь, сказала сыночку, что все хорошо, врачи поставят его на ноги. Потом вышла на улицу и разрыдалась. Вволю выплакавшись, пошла к врачу узнать истинное состояние моего ребенка. Медик сказал, что ожоги очень глубокие, кожа сама не восстановится, нужно делать пересадку. Будут спасать руку, ухо и нос, но надежд мало. Я возмутилась: что это за прогнозы такие, ведь сын жив, разговаривает со мной! Тогда доктор предложил посмотреть на Олега, когда он без бинтов. То, что я увидела, было страшнее ужаса. Врач говорит: «Вы видите ухо и руку, я не даю вам на них гарантию». Я спрашиваю: а на что вы даете гарантию? «Ни на что», — ответил врач.

«Поначалу к сыну нельзя было притронуться, он вздрагивал при малейшем прикосновении»

— Сыночку делали пересадку за пересадкой, а доктор осматривал эти места, следил, как они приживаются, — рассказывает Елена Николаевна. — Помню, врач говорит: «Вот здесь хорошо и здесь замечательно, а за это место нужно еще поволноваться». Я смотрю на все это и думаю: что же здесь «хорошего», оно как было страшное, такое и осталось. Конечно же, я была неправа.

— Финансово вам помогали? — интересуюсь у женщины.

— Да, и соседи, и знакомые. Выделил деньги Бердичевский горсовет. Но больше всего оказали помощь волонтеры. Если бы не они, даже не знаю, чем бы все закончилось. Один день в реанимации обходился в пятнадцать тысяч гривен. Ежедневно мне приносили эту сумму и клали на тумбочку. Волонтеры постоянно интересовались, всего ли достаточно, в чем еще мы нуждаемся. Я очень благодарна этим людям за их участие.

*До случившегося Олег и Таня общались в социальных сетях. Когда девушка узнала о беде, тут же приехала к нему в больницу

О беде, случившейся в Олегом, узнала и его знакомая Татьяна. С ней Олег раньше общался в социальных сетях. Когда девушке сообщили о тяжелом ранении парня, она тут же примчалась в Днепропетровск.

— Я встретила Таню на пороге больницы, — рассказывает Елена Николаевна. — Предупредила, что сын очень тяжелый. Просила, чтобы не было истерик, чтобы держала себя в руках. Когда Таня переступила порог палаты, Олег очень обрадовался. И уже на второй день сделал ей предложение. Таня сразу согласилась выйти за него замуж. Но тогда я не воспринимала это серьезно.

Таня говорит, что в больнице узнала любимого только по глазам:

— Все остальное было в бинтах, в том числе голова. Помню, слезы сами потекли из глаз. Олег тоже плакал. Я сказала ему, что все будет хорошо, мы выкарабкаемся. Я буду рядом. Перевязанный с ног до головы, Олег мне предложил стать его женой, и я, не раздумывая, согласилась. А вот торжественное предложение было немного позже. С охапкой роз он ожидал меня на перроне и, стоя на коленях при всем народе, попросил моей руки.

В Днепропетровске Татьяна несколько дней ухаживала за Олегом, а потом уехала домой, нужно было возвращаться на работу. С Олегом неотлучно оставалась его мама. Елена Николаевна полтора месяца жила в днепропетровской больнице, в одной палате с сыном. Кормила его с ложечки и молилась, чтобы он выжил.

— Сын практически не двигался, поэтому, кроме кормления, нужно было приподнимать его хоть на несколько минут, — говорит мама. — Когда я поднимала Олега, то… приклеивалась к нему. А перед этим его, приклеенного, нельзя было оторвать от кровати. Поэтому сначала я отмачивала бинты, чтобы можно было хоть немного его подержать в воздухе, дать спине хоть чуть-чуть отдохнуть. Олег стойко все переносил, хотя я видела его слезы и страдания. Смотрела на муки сына и спрашивала: где находится граница человеческих страданий, где она заканчивается?

Поначалу к сыну вообще нельзя было притронуться, он вздрагивал при малейшем прикосновении к спине, рукам, голове, шее. Но с каждым днем ему становилось легче, раны заживали. Понемногу восстанавливалась сильно пострадавшая правая рука, прижилось ухо, нос.

Из Днепропетровска Олега Мудрука перевезли в житомирский госпиталь. Здесь уже Татьяна не отходила от него. В какой-то момент парень позвонил из больницы матери и сказал готовиться к свадьбе.

*Во время свадьбы жениху пришлось постараться, чтобы правой рукой поставить подпись в брачном свидетельстве

— Я говорю: «Сыночек, может, повременим, ведь ты еще очень слаб», — вспоминает Елена Мудрук. — Олег ответил, что настроен решительно и откладывать не собирается. А через несколько дней мы поехали на рынок покупать все необходимое для торжества. На базаре было много народу, шумно. Как вдруг у девочки, проходившей мимо, лопнул воздушный шарик. Олег вмиг упал на землю и руками накрыл голову. Вся толпа замерла, и на какое-то время наступила тишина. Люди поняли, что парень вернулся из АТО…

После этого случая свадьбу пришлось отложить на две недели, врачи восстанавливали раненому бойцу нервную систему. Сегодня парень проходит реабилитацию. Чтобы рубцы скорее заживали, он принимает специальные ванны, ему накладывают особые мази. Олег уже может держать чашку правой рукой, правда, как следует она еще не сгибается. Во время свадьбы ему пришлось постараться, чтобы правой рукой поставить подпись в брачном свидетельстве.

— Как вы сейчас себя чувствуете? — интересуюсь у бойца.

— Как новорожденный, — улыбается Олег. — Посудите сами, у меня все новое — семья, кожа. Я вернулся с того света. Видно, Бог решил, что я еще пригожусь на земле…

Фото из семейного альбома