«ПРАЖСКАЯ ВЕСНА»: ВЗГЛЯД ЧЕРЕЗ 40 ЛЕТ

Ярослав Шимов
26-07-2008

6 мая 1968 года, выступая на заседании Политбюро ЦК КПСС, Леонид Брежнев заявил: «Мы социалистическую Чехословакию не отдадим». Приговор реформам «пражской весны», которые осуществлялись руководством ЧССР, был вынесен уже тогда – хотя войска пяти стран Варшавского договора вступили на чехословацкую территорию лишь несколько месяцев спустя, в ночь с 20 на 21 августа. Чего же испугался Брежнев? Кому не хотел «отдать» Чехословакию? Угрожали ли реформы, начатые под руководством лидера чехословацкой компартии Александра Дубчека, интересам СССР? И к чему эти реформы могли привести само государство чехов и словаков? Вокруг «пражской весны», идеологи которой мечтали о «социализме с человеческим лицом», за 40 лет возникло немало мифов. Попробуем взглянуть на те события, руководствуясь рецептом древнего историка Тацита – «без гнева и пристрастия», так, как того и заслуживает любое крупное событие прошлого.

В истории Советского Союза понятие «оттепель» связано с частичным разоблачением Сталина в докладе Никиты Хрущева на ХХ съезде КПСС в феврале 1956 года. Для некоторых стран советского блока «оттепель» стала сигналом к собственной либерализации. В Венгрии процесс зашел особенно далеко: реформаторы во главе с Имре Надем взяли курс на восстановление многопартийности и даже объявили о возможности выхода их страны из Варшавского договора. Когда волнения в Будапеште переросли в национально-освободительное восстание, СССР ввел в Венгрию войска.

Венгерская «оттепель» была жестко подавлена. В Польше ситуация оказалась не столь драматичной, но и там произошли выступления рабочих и студентов, увенчавшиеся сменой партийного руководства, – на вершину власти вернулся популярный тогда Владислав Гомулка.

А вот в Чехословакии, в отличие от ее соседей, царила тишина. Доклад Хрущева не вызвал в Праге почти никакой реакции, «старая гвардия» сталинистов, ответственных за кровавые чистки начала 50-х, оставалась на своих местах. Более того – на Первомай 1955 года в центре Праги даже открыли огромный памятник Сталину, тут же прозванный в народе «очередью за мясом» («вождь народов» возвышался над городом в сопровождении целой толпы советских и чехословацких рабочих, крестьян и солдат). В 1957 году умер президент Чехословакии, убежденный сталинист Антонин Запотоцки. Его сменил Антонин Новотны – хоть и протеже Хрущева, но человек невыразительный и консервативный.

Тем не менее именно при нем, уже в 60-е годы, в Чехословакии началась своего рода «ползучая либерализация». Как-то незаметно стало можно говорить и писать то, за что еще 5-10 лет назад следовало суровое наказание. Начался культурный расцвет – именно в эти годы публикуют свои первые произведения Милан Кундера и Вацлав Гавел, снимают свои первые фильмы Милош Форман и Вера Хитилова... Партийные вожди продолжали клясться в верности социализму и СССР, в 1960 году в названии Чехословацкой республики появилось слово «социалистическая», но общественная атмосфера заметно изменилась. Президент Новотны и его окружение не способствовали этому, но и не особенно препятствовали. Монумент Сталину в 1961 году исчез из центра Праги, и сейчас на его месте – свобеобразный памятник вечности: огромный метроном, качаясь, отсчитывает секунды.

Новые веяния затронули и компартию, которая давно перестала быть чисто пролетарской. Коммунистическая интеллигенция и молодое поколение аппаратчиков во главе с амбициозным словаком Александром Дубчеком желали, чтобы «старики» уступили им место. Новотны встал было на дыбы, но проиграл: в январе 1968 года его отстранили от обязанностей первого секретаря компартии, которым стал Дубчек.

Объявление в новостях: «...Для усиления роли должности президента как символа рабочей и социалистической власти в нашем государстве Центральный комитет решил – разделить должности президента республики и первого секретаря Коммунистической партии Чехословакии».

Чуть позже Новотного убрали и с поста президента ЧССР. Эту должность занял популярный генерал Людвик Свобода, в годы войны – командующий Чехословацким корпусом на советско-германском фронте. Улыбчивый Дубчек вел себя неформально, седовласый импозантный Свобода внушал почтение. Оба быстро стали символами надежд на перемены.

Идеи «пражской весны» были изложены в «Программе действий КПЧ», которая была одобрена пленумом ЦК партии. Современный чешский историк Петр Фиала говорит о программе как об «интересном документе, который мог стать основой глубокой системной реформы». В ней подвергались критике чрезмерная централизация и бюрократизм, подчеркивалась специфика «чехословацкого пути к социализму», говорилось о необходимости демократизации и обеспечения гражданских свобод – при сохранении ведущей политической роли компартии. Всё это во многом напоминает советские документы времен перестройки. Несколько смелее была экономическая программа реформаторов, команду разработчиков которой возглавил экономист Отто Шик, назначенный вице-премьером чехословацкого правительства. Она предполагала введение элементов рыночного хозяйства (при сохранении стратегического планирования), открытие чехословацкой экономики международной конкуренции, расширение прав предприятий за счет снижения контрольных функций экономических министерств.

Нужно отметить, что в идеях пражских реформаторов не было ничего антикоммунистического. Сам Александр Дубчек был сыном убежденных коммунистов, детство и часть юности провел в СССР, прекрасно говорил по-русски. Многие его соратники принадлежали к поколению коммунистов, боровшихся с нацистской оккупацией. Так, председатель Национального собрания, один из главных сторонников реформ Йозеф Смрковски был в мае 1945 года сопредседателем Чешского национального совета, помогавшего освободить город от нацистов. Эти люди хотели «улучшить» социализм, сделать его более демократичным и менее бюрократическим, но и не мечтали о каком-либо демонтаже этого строя, который когда-то сами помогали создавать. При каждом удобном случае лидеры «пражской весны» клялись в верности Советскому Союзу. Вот фрагмент выступления Йозефа Смрковского в Братиславе, после совещания руководства СССР и четырех социалистических стран:

«Прежде всего хочу выразить благодарность и признательность народу нашей Чехословацкой республики... А во-вторых, хотел бы поблагодарить за большое понимание, которое мы нашли у наших друзей и товарищей. Особенно сердечно хочу поблагодарить наших товарищей из Советского Союза во главе с товарищем Брежневым!»

То, что напугало Москву и ее консервативных союзников (особенно здесь выделялось коммунистическое руководство ГДР, Болгарии и Польши), была возникшая в чехословацком обществе атмосфера свободы и открытости. В 1968 году, когда в СССР вновь стало немодным критиковать Сталина, в Чехословакии велись свободные дискуссии об ошибках, допущенных за 20 лет коммунистического правления, и о преступлениях, совершенных в начале 50-х. При этом практически никто не призывал к мести или сведению счетов. В этом отношении обстановка в Праге-68 сильно отличалась от Будапешта-56. Хеда Марголиова, вдова коммунистического аппаратчика, казненного в 1952 году, вспоминала: «Люди словно бы поняли, что насилие и месть, даже тогда, когда их можно считать оправданными, не могут быть составной частью процесса возрождения».

Лидеры партии уже не поспевали за переменами в обществе. Дубчек оказался между трех огней – большинством общества, требовавшим продолжения реформ, хмурящейся Москвой и консервативным крылом в собственном партийном руководстве. Он пытался наладить диалог, убедить всех – рабочих, аппаратчиков, интеллигенцию, Кремль – в том, что «социализм с человеческим лицом» возможен, что затеянные им реформы только улучшат облик того строя, искренним приверженцем которого он оставался...

Между тем сторонники более глубоких перемен выступили с открытым заявлением. Это был знаменитый манифест «2000 слов», опубликованный 27 июня 1968 года сразу в нескольких газетах. Он возник по инициативе группы представителей интеллигенции. Под манифестом стояли подписи 70 человек. Его автором был писатель Людвик Вацулик.

«Ко мне обратилась группа серьезных, уважаемых людей, ученых, помню из них академика Вихтерле, которые – поскольку я получил известность благодаря речи на съезде писателей – хотели, чтобы я осуществил их желание, которое было и моим тоже... Я написал так, как думал, придал тексту литературную форму, поскольку политический и журналистский лексикон я не выношу...».

Речь в манифесте шла об ответственности за создавшееся положение, о политических ошибках всего послевоенного периода и, естественно, о начавшемся процессе реформ.

«Вначале жизнь нашего народа поставила под угрозу война. Потом пришли другие тяжелые времена и события, которые угрожали его душевному здоровью и характеру. Большинство народа с надеждой восприняло программу социализма. Ее осуществление, однако, взяли в свои руки неподходящие люди. Не так уж важно то, что у них было мало государственного опыта, конкретных знаний или философского образования, если бы при этом они обладали обыкновенной порядочностью и мудростью, умели выслушать мнение других и не противились своей постепенной замене более способными людьми».

В тексте фактически открыто говорилось о поддержке консервативного крыла коммунистического руководства Москвой и потому не исключалась возможность вмешательства внешних сил в ход реформ в Чехословакии. Значительная часть общества восприняла «2000 слов» с большим воодушевлением. Милан Кундера сформулировал надежды многих своих соотечественников, написав в те дни: «Чехословакия идет навстречу новым конфликтам, но это будут конфликты идей, а не конфликт между идеями и их подавлением!». Однако реакция коммунистического руководства на манифест была резкой. Президиум ЦК КПЧ принял постановление, в котором осудил «2000 слов», хотя и не отказывал авторам обращения в добрых намерениях. Людвик Вацулик вспоминает о совещании с участием высшего партийного руководства, на которое он был вызван:

«Смрковски сказал: ”Товарищи, вы создали нам проблемы. Но ваши умыслы были добрыми”».

Советское руководство уже к концу весны 1968 года начало настаивать на замораживании чехословацких реформ. В руководстве КПЧ также сформировалась группа консервактивно настроенных аппаратчиков, ориентировавшихся на Москву. В течение лета, по мере того, как многочисленные переговоры с Дубчеком и его соратниками не давали желаемого Брежневым результата, Кремль укрепился во мнении, что чехословацкую проблему следует решать силой. Впрочем, заметную роль здесь сыграло не только несогласие советского руководства с реформами «пражской весны», но и другие факторы – геополитический и военный.

Москва давно добивалась размещения в Чехословакии советских войск – как в ГДР, Польше или Венгрии. Это позволило бы ей полностью контролировать территорию, граничащую с западными странами – потенциальный театр военных действий. Сообщения советских инспекторов о «пагубном» влиянии реформ на чехословацкую армию подливали масла в огонь. Вот что докладывал в конце июня 1968 года генерал Александр Майоров о поездке в вертолетный полк Оломоуцкой авиадивизии:

«Многие офицеры этой части понимают под демократизацией возможность говорить и писать что хочешь. Большинство офицеров... выразили удовлетворение изменениями в стране... Процесс так называемой «демократизации» привел к ухудшению воинской дисциплины. Командир полка... заявил, что для него не важна дисциплина в казарме, главное – как летают летчики. Политической наглядной агитации в полку нет. А в кабинете командира висит фотография обнаженной женщины». Таким безобразиям следовало положить конец как можно скорее.

На переговорах с Брежневым Дубчек настаивал на том, что никаких решительных действий не следует предпринимать до съезда КПЧ, на котором он надеялся получить дополнительную поддержку реформам. Но советское руководство это не устраивало. Прошедшие в июне в Чехословакии совместные учения армий стран Варшавского договора во многом послужили генеральной репетицией вторжения. Решение было принято во второй половине августа, и в ночь с 20-го на 21-е с севера, юга и востока войска СССР, Польши, Болгарии, Венгрии и ГДР вступили на чехословацкую территорию. Сопротивление было заведомо безнадежным, поэтому руководство КПЧ выступило с призывом к населению:

«Президиум ЦК Коммунистической партии Чехословакии призывает всех граждан нашей республики сохранять спокойствие и не оказывать сопротивления продвигающимся войскам. Поэтому наша армия, органы безопасности и народная милиция не получили приказа оборонять страну».

В стране, однако, развернулась мирная кампания протеста. Люди выходили на демонстрации, останавливали военнослужащих армии вторжения, призывая их «уходить домой»... Лозунги, появившиеся на стенах домов в Праге и других городах, говорили о том, что чехи и словаки боролись именно за свой вариант социализма. Одна из надписей звучала так: «Ленин, проснись, Брежнев сошел с ума!». Утверждения советских лидеров о том, что Чехословакии грозит «контрреволюционное восстание», были пропагандистской уловкой.

Наоборот, именно вторжение «дружественных» армий избавило значительную часть чехословацкого общества от иллюзий относительно того варианта социализма, который предлагал (точнее, навязывал) их стране Советский Союз. Хотя операцию «Дунай» (так назвал вторжение в Чехословакию советский Генштаб) принято считать бескровной, это было не совсем так. В результате различных инцидентов и несчастных случаев в период с 21 августа по 3 сентября 1968 года было убито 72 гражданина ЧССР, в том числе 45 – после того, как войска открывали огонь по безоружным гражданским лицам, 25 – были сбиты военными автомобилями и техникой. Тяжелые ранения получили 267 человек, легкие – около 450. Произошло 6 пожаров и взрывов. Армия вторжения потеряла убитым одного человека – болгарского рядового Николова.

Сразу после вторжения чехословацкое руководство в полном составе вылетело в Москву. Перед отъездом президент страны Людвик Свобода обратился к народу:

«Обращаюсь к вам, дорогие соотечественники, с благодарностью за поддержку и доверие. Прошу вас, чтобы вы с тем же доверием отнеслись к моим дальнейшим действиям. Настоятельно прошу вас проявлять сдержанность, не ухудшать какими-либо своими действиями положение нашей страны и отношения с представителями иностранных войск – с тем, чтобы ваша позиция помогла создать благоприятные условия для предстоящих сложных переговоров».

Переговоры в Москве закончились для чехословацкой стороны бесславно. Под жестким давлением Кремля лидеры «пражской весны» (все, кроме одного – председателя Национального фронта Франтишека Кригеля) подписали так называемый Московский протокол, в котором определялись дальнейшие шаги по урегулированию ситуации в Чехословакии. Речь шла и о пребывании в стране иностранных войск. В пункте 5 протокола говорилось: «Войска и другие органы союзных стран не будут вмешиваться во внутренние дела ЧССР. Как только исчезнет возникшая угроза завоеваниям социализма в Чехословакии и безопасности социалистического содружества, будет проведен поэтапный вывод союзных войск с чехословацкой территории». Действительно, польские, венгерские, восточногерманские и болгарские части покинули Чехословакию до ноября 1968 года. Однако 18 октября Национальное собрание большинством голосов одобрило «Договор об условиях временного пребывания советских войск на территории ЧССР».

Мужество проголосовать против имели лишь 4 из 242 присутствовавших депутатов (в их числе тот же Франтишек Кригель), 10 – воздержались. «Временное» пребывание советских войск в Чехословакии затянулось до 1991 года. Члены чехословацкого руководства какое-то время оставались на своих местах. Но уже в 1969 году консервативное крыло в КПЧ при поддержке Москвы одержало окончательную победу: Дубчек, Смрковски, Шик и другие реформаторы были отстранены от должностей, а позднее и исключены из партии. Волна возмущения в чехословацком обществе, вызванная августовским вторжением, в течение нескольких месяцев опала, хотя глухое недовольство осталось. Оно прорывалось наружу несколько раз – в частности, во время похорон студентов Яна Палаха и Яна Зайица, пошедших в знак протеста против подавления реформ на отчаянный шаг – самосожжение. Но новое руководство страны во главе с Густавом Гусаком выполнило пожелание своих советских патронов и взяло курс на так называемую «нормализацию».

Чехословакия замерла – до «бархатной революции» 1989 года, которая прошла уже под совсем другими лозунгами. Ее победа, конечно, не решила всех проблем и даже разочаровала многих из тех, кто в 68-м был активным сторонником «социализма с человеческим лицом». Но 1989 год создал совершенно иную общественную ситуацию. Говорит писатель Людвик Вацулик:

«Свободу, которая пришла, я представлял себе со всем, что действительно появилось. Это то, что мы видим – этот диктат денег, чума рекламы... Я написал, и люблю это цитировать: наихудшее – то, что теперь нельзя бороться за свободу, потому что она уже есть».

http://www.radio.cz/ru/rubrika/progulki/prazhskaya-vesna-vzglyad-cherez-40-let