Они были великолепны!
У каждого воевавшего есть свой первый раз – тот момент, когда он впервые сталкивается со смертью, ощущая ее своим телом, мыслями и душой; когда в грохоте и ярости войны, он убивает и оказывается среди убитых и раненых, среди опустошения, сотворенного и им тоже.
Эта картина навсегда остается в памяти – со временем она может потерять свою яркость, но все равно останется столь же реальной. Постоянная часть этой реальности – страх, тот самый страх, запах которого помнится – также как помнится запах сгоревшего пороха, серы и пыли, как помнится грязь, кровь и выдранные кишки и кислый человечески пот.
У каждого из воевавших есть своя история о первом разе. История, приведенная ниже, типична для многих, кто принимал участие в боях на Границе
1. Это рассказ Гарета Тимоти Резерфорда.
Гарет – сын мистера и миссис Резерфорд из Калк-Бэя, Кейптаун. В 1979 году он закончил ЮАК, отслужил срочную, и поступил в Кейптаунский политехнический. Гарет – высокий (190 см) молодой человек, деликатных манер и приятной внешности – настоящий джентльмен.
Ему было 20 лет, когда, во время службы в пехотном батальоне Пехотного корпуса Южной Африки, он впервые вступил в бой с противником. Во время службы он вел дневник (что запрещалось правилами). В своем позднем интервью, длившемся более часа, он опирался на свои записи. Это – его рассказ об участии в операции «Дымовая завеса» (
Operation Smokeshell / Sceptic) в июне 1980 года, за участие в которой он получил
Honoris Crux, одну из самых почетных военных наград Южной Африки.
Мы тогда стояли в Юго-Западной Африке, и откуда-то взялся слух, что скоро будет «боевой выход» - т.е. мы примем участие в настоящей боевой операции. Внезапно всю нашу переписку остановили, мы, естественно, пришли в сильное возбуждение. До этого мы не участвовали в настоящих операциях и понимали, что вот он – итог нашей подготовки. Большинству, конечно, хотелось принять участие в настоящем бою; я помню, от радости парни начали покупать пиво, но был один парень, довольно пессимистично настроенный, так вот он потратил все свои деньги и купил два ящика пива, сказав: «Я уж лучше сейчас кайф словлю, пока есть возможность, а потом можно и помереть – так что, парни, угощайтесь».
Наконец нам официально сказали, что мы участвуем в операции. В ходе церковной службы капеллан спросил нас: «Вы готовы к смерти?»; перед нами также выступил подполковник, его речь была коротка и сводилась к тому, что «вы здесь, для того, чтобы воевать; те, кто боится, или не хочет принимать участие в боевых действиях – сегодня или завтра в санчасть, с заявлением о том, что заболел. На этот раз у нас все серьезно».
Пол и Стив в операции участвовать как раз не хотели. Пол был командиром отделения в 3-й роте мотопехоты, мы с ним дружили, и он часто советовался со мной по разным вопросам, его волновавшим. Он был отличным наездником и вроде бы даже входил в сборную армии, как-то так. Мы располагались в основном лагере, и вот Пол подошел ко мне и сказал, что они со Стивом не хотят на боевой выход, поскольку у Пола намечаются какие-то важные соревнования, а Стив записался на соревнования по стендовой стрельбе. Я поддержал приятелей в их решении пойти к капитану и сказать ему, в чем дело. Капитан, надо сказать, не меньше нашего стремился принять участие в бою, и для него слова Пола и Стива о нежелании выходить на «боевой» стали сюрпризом. Они оба были жизненно важны для отделения – один был командиром, а второй – механиком-водителем. А без одного отделения рота была бы неполной. Капитан посовещался с подполковником и объявил парням, что будущая операция настолько важна, что со спортом придется повременить.
Мы продолжали заниматься боевой учебой, нам также рассказывали о том, где нам предстоит действовать. В наших палатках разложили карты местности и фотографии – с тем, чтобы мы изучили их и понимали, где нам предстоит воевать. Нам в деталях рассказали, что мы будем делать, откуда именно мы начнем наступление и в какой именно части этой территории. Нам сказали, что сначала по местности отбомбится штурмовая авиация, потом туда выбросят десант, а уж потом туда придем мы.
И вот примерно тогда до меня начало доходить, что все это всерьёз – но спасибо боевой подготовке, я ощущал в себе целеустремленность и решительность. Я надеялся, что родные там, дома, не будут меня упрекать за отсутствие писем. Вероятность моей смерти меня как-то не очень беспокоила – поскольку это именно что воля Божья. Единственное, что меня волновало, это то, что мама и родственники будут беспокоиться. Если бы они только знали, как меня распирало от гордости – быть на острие, на самой передовой, сражаться за свою родину и свою семью!
Наконец у нас провели генеральную полномасштабную репетицию атаки, от начала до конца. Тем вечером нам дали хороший ужин: два больших сэндвича с арахисовым маслом и абрикосовым джемом, свиные отбивные, рис, картошка и чай; очень неплохо для солдата. Пришли крутые парни, одетые в старые джинсы, ботинки, гражданские шляпы и жилеты; жутковатая банда, но крайне эффективная
2. Один из них пошел мыть свою посуду и обнаружил, что вода из крана едва течет. Он пошел и закрыл все остальные краны, чтобы он мог нормально помыть посуду – и никто не рискнул его остановить; с крутыми связываться ни у кого желания не было. В очереди на раздачу они стояли первыми – и с этим опять же никто не спорил. В последний день перед выходом я дважды принял душ – мой последний душ на долгие дни вперед. Я собрал своё снаряжение: спальник, рюкзак, запасную пару носков и нижнего белья, запасную рубашку, бритву, еду, боеприпасы, полевую куртку, ветровку, зубную щетку, набор для чистки оружия. Я также купил упаковку колы и блок сигарет, чтоб взять их с собой.
Мы отбывали следующим днем около полудня. Перед самым отбытием Гари подрался с каким-то упрямым ослом. Это я к тому, что в воздухе ощущалось жуткое напряжение, поскольку ни Гари, ни тот парень не были особо агрессивными.
Все ближе и ближе к границе – тронулись/стоим, тронулись/стоим – и так все время. Наконец прибыли в Ээнхану
3, все начали кричать: давай, пока-пока, удачи парни, увидимся и т.д., бегая от «Рателя» к «Рателю»
4. Все были в возбуждении, никто не дремал, как обычно, все высунулись из люков и глазели по сторонам.
Вечером мы пересекли
Jati5, границу с Анголой: узкую полоску, через каждые 100 метров по обеим сторонам стояли столбы, пропитанные креозотом. Я, помню, еще задумался: «Интересно, кто же тут поддерживает чистоту и порядок. Та ведь ещё работа!». На ночь мы расположились в Малембе, в 90 километрах от границы с ангольской стороны.
Я до сих пор, как наяву вижу Роба, в его «Рателе». Он стоял в карауле всю ночь, один – он поменялся сменой со всеми парнями и сидел на своем «Рателе», уставившись в ночь, бодрствуя; он просто сидел и смотрел.
Мы тронулись в путь следующим утром в пять часов, и около часа дня вышли к району нанесения удара. Вообще-то мы крепко дрейфили, но все равно распевали «
Brick in the wall». Примерно в это время нам раздали карточки со словами ободрения от командования и фразой из Писания (2-е Послание к Тимофею):
Итак укрепляйся, сын мой, в благодати Христом Иисусом / «Час настал! За себя, за своих товарищей, за свою бригаду, за свою страну и народ, во имя Господа! Сражайся за победу, сражайся за 61-й!»
6
Наконец мы прибыли. Зона ответственности нашего взвода. Во взводе было четыре «Рателя»: 21, 21«А», 21«В» (моя БМП) и 21«С», а также две машины огневой поддержки – два «Рателя» с 90-мм пушками. Штурмовики только-только отработали по цели, мы даже слышали взрывы бомб. Где-то била артиллерия. Наши роты и взводы рассредоточились, приготовившись к атаке на позиции противника. Целей было две, большая и малая, мы должны были атаковать меньшую. Цели оказались ложными, поскольку настоящие укрепления как оказалось, были передислоцированы в другое место, с большей территорию на меньшую, а там оставили манекены и камуфляж: например, стволы деревьев, с воздуха они выглядели как пушки.
Буш
7 становился все гуще и гуще. Наши взводы продвигались вперед в боевом ордере: 21-й, 21-й «Альфа», 21-й «Браво» и 21-й «Чарли». На флангах позади нас шли два «Рателя» с 90-мм пушками. На наших «Рателях» были только 20-мм пушки.
«Вот они!» - закричал кто-то. Еще и еще, и парни открыли огонь из пушек. Террористы, напуганные нашим появлением, обратились в бегство, их были сотни. Они бежали от нас по густой высокой траве. Я услышал выстрелы из АК-47, этот звук ни с чем не спутаешь. Я подстрелил своего первого врага. Я стрелял одиночными, и только-только перевел огонь на «автоматический», как увидел террориста, стоявшего на моей линии огня. Я влепил в него очередь, у меня в памяти отпечаталось, как с него слетела шляпа, и он откинулся назад. Но мы уже пролетели вперед, и у меня просто не было времени, чтобы задуматься надо всем этим.
Стрельба из АК, грохот, запах пороха – вот появились окопы. Мы пролетали над траншеями, швыряя в них гранаты. Я увидел мертвого террориста, которого подстрелил стрелок нашего «Рателя». Мак ещё раз выстрелил в него короткой очередью (на всякий случай) – тело дернулось. Затем мы развернулись и поняли, что обогнули левый фланг нашей зоны ответственности. Возвращаясь назад, мы попали точно в самую середину нашего места наступления и внезапно отовсюду брызнули сваповцы
8. Это было что-то! Именно тот момент, который все и предвкушали. Мы рассыпались в цепь. Мы видели как «Ратели» с другими парнями продирались сквозь буш. Вообще-то мы должны были сидеть внутри, за броней – но как бы не так! Мы все были в восторге, у каждого гранат было куда больше чем положено. Я помню, как один из ребят швырял гранаты, даже не заботясь выдернуть чеку, и все время недоумевал вслух – а чего это они не срабатывают?
Тем временем наши противотанковые «Ратели» напоролись на ожесточенное сопротивление, так что поддержки у нас не было. Мы возвращались назад, стоя в люках, мим время от времени свистели случайные пули.
И вот тогда это и случилось – уже не бах-бах, а куда круче: ДУФ! ДУФ! ДУФ! ДУФ! ДУФ! ДУФ! – примерно три выстрела в секунду, автоматический огонь из чего-то тяжелого. Уже потом на базе, мы поняли, что это были зенитные орудия, счетверенные, с расчетом из 5 человек. Их снаряды прошивали «Ратели», как нож масло.
Я обернулся к Гари, нашему командиру отделения и спросил: «Гари, ты в курсе, что это такое?». Гари сказал: «Ага». Грохот продолжался; мы не знали, откуда по нам стреляют, мы знали только, что если по нам попадут, то всё, до свидания. Душа ушла в пятки, на смену страху пришел ужас – надо думать, что мы там все стали бледные, как смерть.
Раздался приказ спешиться, люки распахнулись, и мы посыпались из нашего «убежища» на землю в поисках укрытия. Все лежали на земле и начали, что называется
rondom-verdediging – стрелять куда попало, по любому кустарнику, что был ближе. Я увидел дым от горящего «Рателя». Ну, я тогда не знал, что это горит «Ратель», я просто видел клубы черного дыма. Вокруг царила какая-то неразбериха. Появился наш лейтенант, чумазый, но с наушниками на голове; он умудрился собрать остатки нашего взвода и перестроить нас в пары – один перемещается, другой прикрывает огнем и т.д.
Таким образом, мы отступили назад, откуда пришли, попутно забрасывая окопы гранатами. Гари что-то кричал мне, но я оглох на правое ухо и его не слышал.
Затем мы увидели орудие и терров
9, бегавших вокруг. Я видел троих бегущих – не то чтобы бежавших сломя голову, а трусивших колонной. По ним тут же открыли огонь из «Бренов» и «Браунингов» и они превратились в ошметки.
Джонни и я уклонились вправо и атаковали какую-то траншею. Я бросил две гранаты, причем одной промахнулся, затем я прикрыл огнем Джонни, который бросил гранату в другую сторону.
Наш лейтенант видимо получил по радио приказ и отрядил нескольких парней расчистить место для вертолета. Они не стали спорить и принялись за дело, хотя буш вокруг просто кишел «террами».
Внезапно кто-то закричал – медика сюда!. Наш взводный санинструктор, Пит Юбер, был убит, а я был санинструктором нашего отделения, так что я побежал на зов. В нашем лагере я посещал занятия по медицинскому делу – более из любопытства, чем по необходимости. Я не обязан был на них присутствовать, но мне это было интересно – и неожиданно для себя мне пришлось применить полученные знания на практике.
Это был 21-й «Чарли», наш «Ратель» - помните, те клубы дыма, о которых я говорил? Вот он там и стоял, со спущенной шиной, с распахнутыми дверями и люками, уже какое-то время. Рядом с ним находилась эта зенитка. «Ратель» в буквальном смысле напоролся на нее – она была настолько искусно замаскирована, что ее невозможно было увидеть даже вблизи – и она в упор открыла огонь по нашей БМП. Я помню, что в горячке принял его за сваленную в кучу взрывчатку, выстрелил в него и удивился, почему ничего не взрывается.
В общем, я подбежал к «Рателю» и увидел валявшуюся рядом с ним оторванную руку. Наш взводный сержант рявкнул на меня: «Да заглуши ты мотор!» - как оказалось, двигатель все еще работал. Я вскарабкался внутрь, на место водителя, пытаясь понять, куда же делся механик. Там всюду было битое стекло, и лежали наши мертвые парни. Я увидел висящий вниз головой труп и узнал в нем одного из своих друзей. Я нажал на кнопку, но ничего не случилось, двигатель продолжал работать. Может быть, я нажал недостаточно сильно. И я… в общем как-то вот так внезапно я
дико испугался. Я хотел оказаться вне этой машины, этого «Рателя». Ощущение, что ты оказался в доме с привидениями. Я был дико напуган, потому что там лежали мертвые парни, мертвые – мои друзья. Так что я выбрался оттуда, порезав руку стеклом – осколками пуленепробиваемого стекла, которые валялись повсюду.
И я подозреваю, что дальше меня просто в буквальном смысле накрыло, что я должен делать – потому что я уже не помню точно, как это случилось. Я двигался как во сне, пребывая в каком-то своем мирке, меня словно двигала какая-то внешняя сила. Вокруг меня в тот момент могли оказаться тысячи врагов – я бы все равно их не увидел. Я помню только, что мы стояли на прогалине в буше, мой «Ратель», 21-й «Браво», находился метрах в 40 от меня, и то, что мне надо взять медицинскую сумку и заняться делом.
Я рванул к своему «Рателю», вокруг свистели пули. Я увидел, что стрелок моего «Рателя» смотрит на меня, как я бегу к нему, и он открыл дверь (в «Рателях» она гидроуправляема), так что я еще не успел добежать до БМП, а дверь уже была открыта. Я схватил медицинскую сумку и побежал обратно.
И я оказался опять, рядом с 21-м «Чарли», где лежали наши раненые, и я был рад (забавно, правда?), я был очень рад, что у стрелка хватило здравого смысла заранее открыть дверь БМП, а не спорить и кричать: «Нет-нет-нет! Нельзя открывать дверь, иначе пули залетят!» Понимаете, это же только потом, спустя какое-то время ты начинаешь вспоминать и размышлять над такими моментами.
Уже у «Рателя» реальность вновь накрыла меня – вот, я очутился там, со своей медицинской сумкой, среди своих погибших друзей, Майка и Фрэнка – в учебке наши с Фрэнком койки стояли рядом. Пол, Стив и Роб – это тот Роб, который стоял на страже всю предыдущую ночь. Обежав БМП, я увидел Пипа Уореннера, парня, с которым мы вместе ехали в Кейптаун, Эндрю Мэддена и Мартина Френча. Они все были ранены, но живы. Увидев их, я полностью успокоился. Не то чтобы страх исчез – нет, он присутствовал, но это… это просто внутри я уже был кем-то другим. Это было что-то еще, Кто-то другой внутри меня. Может и сам Господь, я не знаю.
Я пытался поставить капельницу, но они там уже лежали Бог знает сколько, и кровяное давление у них упало, так что сделать это было сложно.
Френчу и Пипу я дал Сосегон, но Эндрю получил, кроме всего прочего, ранение в шею, и, учитывая, то что его дыхание было затруднено, я дал ему две таблетки Кодиса, чтобы он их рассасывал. Я понимаю, что сейчас это выглядит полным абсурдом, да. Затем притащили Кемпа и я переключился на него.
Нам сказали, что вертолеты уже подлетают.
Парни продолжали вести огонь по всем сторонам; солнце ярко светило, на кровь слетелись мухи, ребята все время зажигали эти зеленые сигнальные дымы. Но от раненых я не услышал ни намека на то, как им паршиво. Я только надеялся на то, что случись мне быть на их месте – я буду себя столь же храбро вести. Они были
ве-ли-ко-леп-ны!
Я спросил Пипа: «Ты как?», и он ответил (у него взрывом оторвало ногу): «Я в порядке, все ОК». А Мартин Френч – у него все ноги посекло шрапнелью – каждый раз, когда я пытался оказать ему помощь, мотал головой и говорил: «Нет-нет, давай, сначала помоги вон тем».
Они были чертовски хороши. Я просто был потрясен тем, как они вели себя в таких вот суровых условиях.
Стрельба «Калашниковых» зазвучала ближе; пули начали шлепать в бок «Рателя» рядом с нами. Но мы были настолько заняты своим делом, что как-то не реагировали на усилившуюся стрельбу.
Уже позже, после наступления темноты пришли новости, что на другом фланге наши начали наступать и оттеснять сваповцев как раз по направлению к нам. Мы оказывались на линии огня своих, и получили приказ немедленно эвакуироваться.
Тем временем «Ратель» с лейтенантом напоролся на вражеский огонь – прямое попадание прямо в боеприпасы, лейтенанта и механика-водителя убило.
Все попрыгали в первые попавшиеся БМП, наш механик куда-то запропастился, так что Гари сказал мне, чтобы я вел машину.
Я стоял в водительском люке и как-то сообразил, что вокруг раздается какой-то странный посвист. До меня дошло, что это пули и, собственно говоря, это в меня стреляют. Я рухнул обратно в люк, как подкошенный и при этом пребольно треснулся коленом.
Мы довезли майора до его «Рателя», там и оказался наш механик, который принял у меня управление. В нашем БМП было трое раненых. Было уже довольно темно, деревья едва различимы, света не было, только вспышки от выстрелов.
Мы приступили к перегруппировке (та еще задача), в общем, идти колонной в буше в темноте – это ад какой-то. И спустя какое-то время, в самой гуще, мы нарвались на засаду слева.
Чорт! Над нами зависли два вертолета, подымая ветер и тучу пыли – и ко всему прочему по нам еще стреляют из буша. Блин, еще один вертолет!
Нам надо было развернуть пушку, чтобы ответить огнем, но у нее был довольно длинный ствол, в общем, пока мы его разворачивали, он столкнулся с деревом и погнулся. Удар был настолько сильным, что заклинило башню.
К нам на помощь подошел еще один взвод, но их замыкающий «Ратель» подбили, вывели из строя радио и парни оказались одни посреди буша, без связи. Только на следующий день мы узнали о том, что с ними приключилось – ночью они прошли пешком около 15 км к нам, в темноте, пробираясь через траншеи, заваленные мертвыми террами.
Мы прорвались через засаду и направились далее. Затем наш головной «Ратель», в котором был майор, попал колесом в какую-то особенно глубокую траншею, и это все сразу же после того, как мы прорвались, а вокруг бегала целая куча боевиков. Мы пытались двумя нашими «Рателями» вытащить застрявшую БМП – но не смогли подвинуть ни на дюйм. Постепенно нам все же удалось вытащить ее задним ходом.
В итоге нам удалось собрать большую часть наших и добраться до места, где вертолеты эвакуировали убитых и раненых. Мы сгрузили им наших и начали проверять, что у нас есть, чего нет. Спали мы в огромном полевом лагере, нас даже не поставили в караул, что было хорошо.
На следующий день часть отправилась обратно на зачистку территории, а нас поставили в охранение – что также было хорошо, поскольку мы все были немного «сдвинутые»
10 после предыдущего дня.
Мы еще три недели гоняли терров по бушу, пока, наконец, нас не отправили назад, и ясной лунной ночью 30 июня мы пересекли границу и направились на базу. Мы видели кучу трофеев терров (ну скажем так, бывших терров): грузовики, броневики, гранатометы. Мы встретились со Сьортом и лейтенантом из ВМС; на пару с Гэвином мы подъели две банки консервированных персиков. Дак, Гэвин и я мечтали о каком-нибудь славном месте, куда можно рвануть на уикенд.
Мы вернулись назад: везучие, целые и невредимые.
То, что мы испытали за эти недели – это был опыт ценою в жизнь.
Опыт – а это был действительно опыт – это знание, которое делает человека мудрее и готовит его к будущим испытаниям. Но я до сих пор считаю, что то, что произошло, и то, что не произошло, заключалось в том, что это было выше нашего понимания – это была Воля Господня.
______________________________________
1 Граница – общее название для севера Юго-Западной Африки (Намибии) и юга Анголы, где южноафриканские части вели боевые действия. Война, продолжавшаяся с 1966 по 1988 годы, получила название Пограничной войны (Border War / Grensoorlog).
2 Имеются в виду разведчики из Reconnaissance Commandos – частей специального назначения вооруженных сил ЮАР.
3 Ээнхана – город на севере ЮЗА на самой границе с Анголой, где до 1989 располагалась одна из военных баз ЮАР.
4 «Ратель» - боевая машина пехоты Ratel, одна из основных БМП ВС ЮАР, выпускалась в нескольких вариантах, оснащалась как 20-мм, так и 90-мм пушкой.
5 Jati – открытый участок в виде полосы, в километре к югу от границы с Анголой. Jati – она же cutline (контрольно-следовая полоса) считалась ничейной территорией. Полоса находилась под постоянным патрулированием отрядов полиции ЮЗА. Свое название получила по имени двух политиков, предложивших ее сооружение – Jannie de Wet и Timo Bezudenhout.
6 «61-й» – 61-й механизированный батальон, оперативное соединение ВС ЮАР, принимавшее участие во многих рейдах в Анголу. Кроме пехоты в состав 61 мб входила артиллерия и бронетехника. Использовалась как часть быстрого реагирования. Часть состояла из трех рот мотопехоты, роты БМП, роты поддержки (противотанковый взвод, минометный взвод, взвод ПВО) и артиллерийской батареи с тяжелыми гаубицами.
7 В южной и центральной Африке – саванна, покрытая кустарником.
8 Боевики организации СВАПО – национально-освободительного движения Юго-Западной Африки, боровшегося за независимость страны.
9 Терр – сокр. от «террорист». Этим словом в вооруженных силах Родезии обозначали боевика. Позже из родезийского военного жаргона слово перекочевало в южноафриканский.
10 В 1970-1980 годы в ВС ЮАР получило распространение жаргонное словечко bosbefok (сокр. bossie, англ. bush-fucked) – означающее человека, который немного повредился в уме, после того, как участвовал в боях на Границе.
