За десять дней до трагедии президент наградил 49-летнего военнослужащего орденом «За мужество» III степени. На днях Дмитрия Годзенко похоронили в Киеве

Бойца с позывным «Годзилла» хорошо знали не только его сослуживцы, но и жители Зайцево — сейчас одной из самых горячих точек в зоне АТО. Несмотря на объявленное перемирие, обстрелы там не прекращаются. Село фактически разделено пополам: одна его часть подконтрольна украинской армии, вторую захватили сепаратисты. В разговорах с местными жителями, которые поверили российской пропаганде, журналисты привыкли слышать отнюдь не лестные отзывы об украинских военных. Но о бойце с позывным «Годзилла» жители Зайцево в один голос заявляли: «Это человек с большой буквы. Если бы не он, мы здесь сидели бы без света и воды. Он всегда помогает — приносит лекарства, продукты. Провел в поселке электричество. Если можно, передайте ему большое спасибо».

Еще «Годзиллу», Дмитрия Годзенко, знали как активного борца с контрабандой и как человека, который не боялся говорить правду. За это его любили журналисты — часто приезжали брать интервью. Одним из журналистов был родной сын Дмитрия Алексей, корреспондент канала «24″. На страничке Алексея в „Фейсбуке“ опубликована фотография с папой. Двое высоких и удивительно похожих друг на друга мужчин стоят обнявшись. У старшего в руках автомат, у младшего — микрофон. Это последняя фотография отца и сына на войне.

„Годзилла“ первым принял удар на себя»

— В моем телефоне много снимков Димы и его сына, которые мы сделали в зоне АТО в прошлом году в канун пасхальных праздников, — вспоминает волонтер Ирина, с которой мы встретились во время прощания с Дмитрием Годзенко на Майдане в Киеве. — Дима очень боялся за сына и уговаривал его не ехать в зону АТО. А Леша боялся за папу, когда тот пошел в военкомат и вскоре отправился на восток. Они просили друг друга не ехать на войну, хотя и знали, что все равно поедут.

Чтобы это понять, нужно знать их семью. У Дмитрия и его жены Виты двое детей: старший сын работает журналистом, младший учится в университете. Они активно поддерживали события на Майдане. Когда началась война, Дима, оставив работу, мобилизовался. А Вита, пытаясь помочь фронту, стала плести вместе с волонтерами маскировочные сетки. Помню, однажды она пришла к нам совсем расстроенная. Я спросила, что произошло. «В стране мобилизация, — тяжело вздохнула Вита. — Ты же понимаешь, что мы прятаться не будем. Сегодня Дима пошел в военкомат».

Вита помогала солдатам. Ее муж в это время уже воевал — сначала в Майорске Донецкой области, затем — в Зайцево. А сын Алексей стал военным корреспондентом. Когда мы с ним в прошлом году на Пасху поехали в Майорск, Леша с трудом сдерживал волнение. Это должна была быть первая встреча с отцом после нескольких месяцев разлуки. Дима сам встретил нас на блокпосту. Времени было мало, поэтому мы с волонтерами принялись выгружать домашнюю еду, которую привезли солдатам. А Леша просто обнял отца и долго не отпускал. Диму, всегда такого спокойного и сдержанного, в тот момент выдали глаза — как он ждал этой встречи! Давно я так не плакала, как в тот день… Отец и сын смогли пообщаться всего десять минут. Потом начались обстрелы, и «Годзилла» приказал нам уезжать.

Когда несколько дней назад в «Фейсбуке» появилось сообщение о том, что Дима погиб, я не поверила. Тут же позвонила Леше: «Не может такого быть! Кто придумал эту глупость?» Ведь мы все ждали его домой, Диму должны были демобилизовать…

Сразу после случившегося Алексей Годзенко попросил коллег-телевизионщиков не давать информацию о гибели отца в сюжетах — чтобы об этом не узнала 79-летняя мама Дмитрия, недавно перенесшая операцию на сердце. Сейчас пожилой женщине уже сказали правду. Чтобы не беспокоить маму, Дмитрий до последнего не признавался ей, что находится в зоне АТО. Говорил, что служит в части на мирной территории.

21 марта, за десять дней до трагедии, президент наградил Дмитрия Годзенко орденом «За мужество» III степени. На прощание с героем пришли больше тысячи человек. Среди них были и сослуживцы, которые пытались спасти Дмитрия, когда он получил ранение.

— Мы ничего не смогли сделать — раны были смертельные, — горестно объясняет один из побратимов. — Дом, в котором мы базировались, боевики обстреляли из 120-миллиметровых минометов. Обстрел начался около половины шестого утра. Все произошло неожиданно, мы не успели спрятаться в подвале. «Годзилла» выходил из дома первым и принял на себя весь удар. Осколки проломили позвонки и, скорее всего, поразили сердце.

Никогда не забуду, как звонил Леше, чтобы сообщить, что отец, которого он так ждал, погиб. Леша нам как родной. Дима гордился сыном, постоянно о нем рассказывал. Но когда Леша приезжал, «Годзилла» старался как можно быстрее выпроводить его на мирную территорию: «Лучше езжайте обратно. Здесь вы ничего интересного не снимете. Давай лучше потом поговорим, по телефону…»

— А почему «Годзилла»?

— Он сам придумал себе такой позывной, — слабо улыбнулся мой собеседник. — Во-первых, из-за своей фамилии — Годзенко. А еще из-за того, что он такой большой. Шутка ли, два метра шесть сантиметров ростом! С тех пор только так его и называли. Для нас этот человек был авторитетом. В свои 49 лет он мог бы вообще не идти на фронт. В Киеве у него была хорошая работа (Дмитрий занимал руководящую должность на крупном энергетическом предприятии. — Авт.), семья. Но он все бросил и пошел защищать страну.

— Часто смотрю наши с папой фотографии в зоне АТО, — говорит Алексей Годзенко. — Он был моим настоящим другом. Сейчас у меня в рюкзаке лежит его телефон, на который по-прежнему поступают звонки. В основном звонят те, кто не поверил страшным новостям. «Неужели это правда?!» — спрашивают. Я бы все отдал, чтобы это было не так. Отец погиб за день до мобилизации. Первого апреля он должен был вернуться домой.

На похоронах меня спрашивали, были ли предчувствия беды. На самом деле плохие предчувствия меня преследуют уже год — с тех пор, как отец оказался в Майорске. Затем они с ребятами смогли занять половину села Зайцево, захваченного боевиками. А там обстрелы не прекращаются.

Мы с отцом созванивались по несколько раз в день. Мне он говорил правду. А вот маму берег: «Все нормально. Иногда немного постреливают…» Бывало, мина взрывалась прямо во время их телефонного разговора. И папе приходилось придумывать какие-то небылицы…

— Читала, что ваш отец в прошлом году был тяжело ранен.

— Летом он получил осколочные ранения в Майорске. Недалеко от него разорвалась мина, причем, как и в этот раз, 120-миллиметровая. Но тогда он стоял дальше от места взрыва, и выжил. Осколки попали в спину. О том, что ранен, отец сообщил мне, как только пришел в себя после операции. Как обычно, попытался успокоить: «Я тут немножко ранен…» Но это было совсем не немножко! Три осколка хирурги смогли изъять, а два так у него и остались. От мамы попытался все это скрыть. Но когда приехал в Киев с перебинтованной шеей, она все поняла. После полутора месяцев реабилитации папа вернулся на фронт. Многие этого не понимали: «Ты и так был тяжело ранен! Зачем ехать опять?» Отец говорил: «Там остались ребята, которым нужна помощь».

Так он рассуждал и зимой прошлого года, когда пошел в военкомат. У отца всегда было обостренное чувство справедливости. Он, кстати, вместе со мной прошел Майдан. Вышел на протестные акции после того, как спецназовцы избили студентов. А еще, наверное, для того, чтобы хоть краем глаза видеть там меня. Уже после событий на Майдане я случайно увидел папину фотографию на выставке газеты «День». На снимке он — высокий, в балаклаве — пытается помочь парню, которому оторвало руку самодельной взрывчаткой. Папа не состоял ни в каких сотнях Самообороны. Просто приходил и делал то, что мог.

— Сослуживцы говорили, что Дмитрий боролся с процветающий на границе контрабандой.

— Папа был очень добрым, но, когда нужно, проявлял твердость. С контрабандистами не церемонился. Передернул затвор автомата и пригрозил: дескать, еще раз здесь увижу, пожалеете. И его действительно боялись. А контрабандисты есть как со стороны «ДНР», так и из Украины. В стране война, а они пытаются на этом нажиться. «Годзилла» такого не терпел.

Алексей Годзенко и дальше будет работать военным корреспондентом. В ближайшее время хочет поехать в Зайцево, где погиб его отец.

— Познакомлюсь с ребятами, которые сменили побратимов моего папы, — говорит Алексей. — Я ведь ездил в АТО не ради того, чтобы потом этим хвастаться, а чтобы правдиво освещать ситуацию. Когда в Генштабе заявляют, что в Зайцево боевики трижды за сутки обстреляли позиции из 120-миллиметрового миномета, просто нет слов от возмущения. Трижды за пять минут — это может быть. Но уж никак не за сутки! Ситуация там гораздо серьезнее, чем говорят. Поэтому буду делать то, что раньше. Хочется прожить жизнь так, чтобы отец мною гордился.

«Мы чувствуем себя пешками в чужой игре»

Незадолго до трагедии Дмитрий Годзенко дал интервью сайту канала «24». «Годзилла» откровенно рассказал, что думает о происходящем в стране.

«Я не открою тайны, если скажу, что война — это бизнес, выгодный большому начальству и с той, и с другой стороны, — рассказывал Дмитрий. — А мы чувствуем себя пешками в чужой игре. Наши жизни стоят так мало, что даже смешно об этом говорить. За ранение платят всего тысячу гривен. Кто-то из нашего правительства согласится, чтобы в него за 30 евро просто выстрелили? Хотя бы в руку?

— Обстрелы часто случаются?

— Нас обстреливают каждый день. Выходных нет. Обстрелы из стрелкового оружия, из гранатометов — это нормальный вечер.

— Как вы считаете, то, что сейчас называют „блокадой Донбасса“, это необходимо?

— Скорее всего, мой ответ будет положительным. Но блокада просто ради блокады — нет. Блокада и последующее ужесточение каких-то правил — да. Ну, а блокировать просто так, чтобы они мучились, — это бесцельно.

Один генерал считал, что нужно отменить все блокпосты. Это как — отменить? Чтобы враг мог спокойно ходить? Он считал, что нужно отменить пропуска, потому что все якобы жители Украины. Какие жители Украины? Они себя поставили выше остальных. Так пусть теперь они завоюют право быть жителем Украины.

Россия уже много столетий тащится от того, что у них появился какой-то новый царь, царица, король, королевич, который что-то к ним присоединил, и у них стало на 20 гектаров земли больше. Они считают, что чем больше у них будет земли — тем будет лучше. Нам не нужно идти за этой пагубной логикой. Ради того, чтобы остаться украинским народом, нужно не побояться отказаться от этой земли. Ничего страшного в этом нет.

— А как же заявления о том, что мы воюем не только за землю, но и за людей?

— Интересный вопрос. Но дело в том, что люди, которые хотели быть с Украиной, уже уехали. Вот конкретно тот объект, который я знаю, — Майорск. Там до ста человек осталось, из них проукраинских — двое. Мне кажется, что воевать нужно за тех, кто хочет жить в Украине. Других не перевоспитаешь.

— Вы не боитесь, что после таких заявлений вас в очередной раз назовут карателем и фашистом?

— Пускай называют! Ну, кто меня назовет? Они? Их мнение меня не интересует. Нам свою жизнь строить надо. Это, знаете, как в коммунальной квартире. Там живет двадцать нормальных семей и один сосед-пропойца. Ну не должны же все двадцать семей под него подстраиваться!

Не нужно бояться. Мы должны строить свою жизнь, свою страну, пытаться что-то делать. Хорошо или плохо — это мы уже сами будем определять, это наша страна. Есть масса опытов других стран. Вон, как китайцы. Не могут своего придумать — украли машину, разобрали на запчасти, сделали такую же. Прекрасно! Давайте возьмем модель Польши, разберем на запчасти и будем реализовывать.

А все эти рассказы великих политологов о том, что в нашей стране такое не приживется… Вы идите, работайте! Как говорил профессор Преображенский, разруха не в клозетах, а в головах. Иди лампочку в подъезде у себя вкрути и помой его, а не просто будь политологом. И разруха прекратится сама собой. „Собачье сердце“ — прекрасная книга! Ее можно использовать как хрестоматию».